А может, всё-таки мог?
Может, второй его жизнью был «древний» стол? Потому ли он и умер холостым, что присутствие постороннего в творческом процессе влечёт потерю тонкой нити мысли, связывающей писателя с музой? Или же присутствие постороннего помешало бы открытию портала с теми мирами, истории которых записывались Юрой Клиновым от руки? Что творилось с ним, когда он строчил по бумаге ручкой «Waterman»? Сопровождала ли его «отключка», как смотрителя или он внимал кому-то,
потусторонним голосам?
пребывая в здравом уме и твёрдой памяти? Был же момент у Виктора Ильича, когда он царапал на листе «верни щепу» при этом всё осознавая, но не контролируя своё тело…
Чересчур много вопросов для одного вечера!
Виктор Ильич немного боялся закрытия музея, боялся снова быть наедине с бузиновым столом, с возможностью сесть за бузиновый стол. Боялся, но в то же время очень хотел. Так, наверно, в пору мужского созревания он чувствовал себя, оставаясь один дома наедине с пожелтевшим черно-белым фотоснимком полуобнаженной женщины, спрятанной отцом в книгу Степана Злобина «Остров Буян». Он знал, заниматься рукоблудием — грех, но партия уверяла, что Бога нет, и «грех» заменён словом «плохо». А делать плохо можно, если осторожно, главное, чтобы никто не догадался. И вступавшие в схватку противоречия меркли перед желанием заняться этим, с уверением, что этот раз — точно последний! Виктора Ильича передернуло от воспоминания юной слабости и параллелью, проведенной к ситуации сегодняшней.
— Я делаю это, чтобы разобраться, — абы как заверил себя смотритель.
И пошёл к кабинету-студии.
Глава 18
Ступала ли здесь нога человека, диггера, думал Егор. Он много о чём думал, лишь бы не об окружающей темноте. Нет, темноты он не боялся и всегда смеялся над бледнеющими друзьями, когда в поисках приключений они залазили на чердаки и в подвалы. Просто-напросто темнота здесь давила своим постоянством и нескончаемостью, всё равно, что водить в жмурках, а он ненавидел жмурки. Чем дальше мальчик углублялся в пещеру, которой, видимо, не было конца и края, тем более сырым и спёртым становился воздух. Егор потерял счёт времени и изрядно замаялся. А когда машинально — чтобы висел удобнее — тряхнул рюкзак, застыл в ужасе. Потому что от дёрганий фонарик пару раз мигнул и потух. Ругаясь, мальчик принялся щёлкать по нему, отвертывать и завертывать головку в надежде, что контакт между пружинкой и четырьмя «таблеточными» батарейками возобновится хотя бы в ничтожной доле. Но тщетность манипуляций приводила лишь к панике. Тот хилый неоновый лучик уводил от мыслей об одиночестве, теперь же чувство потерянности накрывало лавиной, кромешная тьма ощущалась каждым миллиметром кожи, приводя к дезориентации. Егор закружился вокруг своей оси, неизвестно что пытаясь увидеть. Может быть, проблеск света конца пещеры? Нет, на это он мало рассчитывал. В детском сознании услужливо всплыл фрагмент из мультфильма «Ну, погоди!», где Волк с Зайцем оказались в трюме парохода и мигали круглыми глазами в полной темноте. Егор хотел разглядеть глаза чудищ, окруживших его — насколько приблизились ненавистники света Божьего. Вглядывался до слезливой рези в глазах, но ничего не увидел. И от этого не стало менее страшно.
Вдруг Егор понял, что, кружась, сбился с пути. Куда же нужно идти? Горе-путешественник осторожно попятился, размахивая руками. Запнулся. Присел. Ладошка оцарапалась острым краем известкового булыжника, пальцы сомкнулись на нём, мальчик вооружился камнем, забыв про нож в форме пистолета. От прежнего направления Егор тильдой крался вправо. Чутьё или взвинченные нервы правили бал? Однако мальчик не терял уверенность — и уверенность эта росла с каждой тягучей минутой — что в темноте он не один. Хозяин сиплого голоса неслышно, но присутствовал здесь. Возможно, рядом и явно не пытаясь составить ребенку компанию одиноких сердец. По правде говоря, подобного компаньона Егору не нужно! И кто сказал, что у хозяина сиплого голоса есть сердце? Кто он вообще такой?
Последний вопрос — риторический: знакомство с подземельным выродком в планы юного путешественника не входило.
Мальчик продолжал пятиться вправо. Глаза вроде должны уже привыкнуть к темноте, но тьма почему-то продолжала оставаться непроницаемой, как ватное одеяло. Егор сильно потер глаза. Резко открыл… и блеклая пелена, рассеиваясь, обрела в детском воображении фигуру гоблина, того подземного урода с сиплым голосом. Мальчик заорал и швырнул вперёд известковый булыжник. Детское воображение уловило приглушенное «ой!» И этого хватило перепуганному насмерть ребёнку. Вот уж действительно: «жим-жим очко!» Егор вскочил на ноги и, махая перед собой руками, вопя, как потерпевший, побежал незнамо куда.