Что, собственно, и сделал.
Как ни старался, как ни косил глаза, Егор не увидел мерцания. Сердце замерло. Мерцание исчезает, стоит лишь пройти возле него? Судорожно сглотнув вязкую слюну, Егор посмотрел вперёд. Впереди мерцание — слава Богу! — никуда не пропало.
Мальчик двинулся дальше.
А вскоре появился звук. Он ассоциировался с железякой, волочащейся по бетонному полу… вернее, железку эту кто-то тащил. Но откуда взяться бетону в сыром подземелье Бог весть на какой глубине от поверхности? Стоило об этом подумать, как железячный звук трансформировался в более страшный, леденящий душу уныло-монотонный, гнетущий, вызывающий апатию и чувство безысходности вой. Вой загрустившего от тоски по долгожданной жертве ужасного исчадия ада. Быть может, это и есть Хозяин хозяина сиплого голоса? Егор застыл. Решиться приблизиться к источнику звука не так-то просто взрослому человеку, не говоря уж о мальце.
Чудин это понимал. Он знал, кто там впереди.
Глава 25
«Я хочу спать», — первая и, возможно, единственная мысль, возникшая в измученном сознании Виктора Ильича, после того, как «отпустило». За окном светало. И желание одно: рухнуть в постель. Брести в свою конуру и уснуть по дороге? Увольте-с! Виктор Ильич рухнул на Клиновский диван.
И двадцать два часа — как кот слизнул.
Проснулся в таком состоянии, будто в голову угодила энергетическая разрывная пуля, разбросав мозги по закоулкам сознания. Даже не мог вспомнить весь тот бред, что снился. Виктор Ильич приподнялся на диване и глянул в окно. За окном начинало светать.
«А спал ли я? Может, мне показалось, что я спал?» — подумал Виктор Ильич и прислушался к своим ощущениям. По ощущениям — вроде бы спал…
Виктор Ильич потянулся и с удовольствием зевнул. Точно спал! Но неужели сутки? Невозможно поверить. Виктор Ильич глянул на стол, брови невольно сошлись к переносице. Недоверие к проклятому бузиновому чудовищу заставило смотрителя подняться: нужно было точно знать, спал он или думал, что спал. Верный способ проверить — это телевизор.
Виктор Ильич спустился в квартирку.
Взял в руку пульт… и замер: в мозгу, словно лучи солнца, пробившиеся сквозь плотные облака, вспыхнули обрывки снившегося бреда. Как элементы пазла, они быстро собирались в единую картину воспоминания, похожую на многоцветный витраж. Воспоминание о поцелуе. И грезы о другой жизни, жизни рядом с любимой женщиной. Потому, наверное, и воспринялся сон, как бред… Виктор Ильич положил пульт на место — он был уверен, что взаправду спал сутки. Или почти сутки, если судить по часам. Но точно спал!
Виктор Ильич занялся завтраком. Мысли блуждали в опасной близости от мыслей о бузиновом столе. Результатом этих блужданий появилось желание выпить. Захватывающее желание, оно росло, наполняя организм трепетом алкоголика, увидевшего поллитровку. Виктор Ильич больно закусил губу и сосредоточился на болтанке-яичнице со свежими помидорами. Ноги рвались бежать в «Подлодку», и Виктору Ильичу пришлось приложить недюжинную силу воли, чтобы не тронуться с места.
С натянуто-ледяным спокойствием он съел завтрак, не почувствовав вкуса еды. Всё естество просило спиртного. Дух же противился этому. Смотритель по памяти перечислял всех в этом городке, кто мог помочь. Но не звонить же им и не просить привезти выпивку? Хотя они, конечно, не откажут… Ну нет, не хватало ещё опуститься до такой низости!
«Интересно, о закрытии музея уже объявили популярно?», — спросил себя он, надеясь сменить вектор мыслей. Но и тут мыслишки нашли лазейку, сведясь к плану незаметной вылазки из музея и втихую («втихую от кого, а?») купить водку. Холодненькую, вкусную, согревающую душу водочку… Всё, решено — надо сделать вылазку!
Виктор Ильич поднялся наверх и машинально прошёл до кабинета-студии, там осторожно выглянул в окно. Судя по небу, день готов утонуть в солнечных лучах. Судя по государственному триколору, безжизненной тряпкой висящему на флагштоке на крыше автостанции, день готовил полный штиль. А судя по подозрительно большому количеству молодежи, околачивающейся на другой стороне главной городской дороги напротив музея, курящей и то и дело тыкающей пальцем в дом псевдоготического стиля, день обещал теоретические неприятности если не самому смотрителю, то зданию музея точно. Но сейчас Виктора Ильича больше волновала навязчивая идея с