Или всё же ему?
Не помня себя, Виктор Ильич закрылся в соседней комнате и на ощупь щёлкнул выключателем. Стены спальни были обиты штофом, и ошалелому взору смотрителя крупные розы рисунка на ткани привиделись многочисленными пятнами крови, а огромная кровать, — истекающей кровью, словно в камере пыток. Виктор Ильич зажмурился и помотал головой. Открыл глаза и вновь оглядел комнату. Алые розы на штофе больше не виделись кровавыми пятнами, кровать, отделанная сердоликовым ониксом и укрытая бордовым пледом, вполне гармонично сочеталась с общим видом спальни.
Виктор Ильич подошёл к витражному окну. Периферийное зрение засекло движение слева. Он резко повернулся… и облегченно выдохнул: зеркало, высокое, узкое и обрамлённое в богатый багет. Виктор Ильич приблизился к нему. То, что носом кровь — чепуха, а вот то, что он сед, как лунь…
— Боже правый! — Виктор Ильич, не веря глазам, провёл пальцами по волосам, потом по небритому лицу. Глаза не обманывали: на лице чётко обозначились борозды морщин. Несколько минут борьбы за приз стоили порядка десяти лет. Если ни больше.
— Приз! — вспомнил о щепке Виктор Ильич. Руки были пусты. — Где?!
Взгляд забегал по паркету. Виктор Ильич грохнулся на колени и зашарил руками, не доверяя зрению. Он ползал по полу, яко потерял последний золотой алтын и не находил. Дополз до двери и аккурат под выключателем искомый предмет воткнулся в тот же палец, которым и был отковырнут. Щепка отомстила за себя. Виктор Ильич облокотился о стену и поднёс палец с торчащей щепкой к лицу. Из ранки выступила капелька крови, и физиономия смотрителя исказилась от злобы. Он выдернул занозу… и бережно, как
золотой алтын
драгоценность, убрал щепку во внутренний карман пиджака.
И сунул пораненный палец в рот.
Он долго сидел, не шевелясь. Возможно, задремал, но не уверен. Как не был уверен в том, что из комнаты безопасно выходить.
В витраже забрезжил свет, и цветные фигурки показались на белоснежном широком откосе окна. Дольше высиживать нелепо, и Виктор Ильич, не поднимаясь, приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Что он мог увидеть, кроме окна с одной стороны и лееров винтовой лестницы — с другой?
Что он ожидал увидеть?
Виктор Ильич сам хотел бы знать.
Он поднялся с пола и вышел в коридор. Необходимо вернуться в кабинет-студию, нельзя оставлять разгром. Кого-то или что-то он в кабинете-студии растревожил, и идти туда сравнимо с неминуемой встречей с бичом…
…Смотритель подкатил стул к столу. Обстановка вроде спокойна. Осталось подобрать перочинный ножичек. Он присел и заглянул под стол. Ножичка под столом не оказалось. Виктор Ильич лёг и внимательно осмотрел пол. Ножичка не было! Для верности смотритель ощупал карманы костюма, но он точно знал, что ножичек после бегства остался в кабинете.
— И где он? — теперь Виктор Ильич чувствовал себя Машей-растеряшей.
Время неумолимо сокращалось, нужно было что-то решать.
«Если я его не вижу, значит, его не увидят и посетители… или же ножичка здесь попросту нет», — решил Виктор Ильич и поднялся. Забрав исписанные листки, он покинул кабинет.
В своей квартирке на цокольном этаже Виктор Ильич снял трубку телефона и набрал номер.
— Здравствуй. Это я, — сказал он матери погибшего писателя. — Нужно встретиться.
Юра Клинов был ранним ребенком, незапланированным. Мать родила его в восемнадцать. Для молодых людей неожиданное известие о беременности не стало чем-то выбивающим из колеи. Володя Клинов, не раздумывая, предложил Надежде руку и сердце. Они поженились. Витя стал свидетелем на свадьбе. Но, в отличие от молодожёнов, Виктора внезапная жизненная пертурбация ввела в депрессию, кульминацией которой стал академический отпуск и призыв в армию… А вот неожиданная, в двадцать три года, смерть (часто ли бывает смерть ожидаемой!) единственного сына просто вышибла семью Клиновых из пресловутой колеи. Отец Юры схлопотал первый инфаркт, а Надежда Олеговна едва не покончила жизнь самоубийством. Но, слава Богу, такой слабости не поддалась, сделала усилие и взяла себя в руки, продолжая быть на людях весьма эффектной женщиной, ничем не показывая горе. Виктор Ильич всё это время был рядом, всецело разделяя беду, помогая, поддерживая. И продолжая тайно любить…
Старая рана неразделенной любви разбередилась вновь, сжав сердце в тисках тоски. Виктор Ильич обхватил себя руками и присел на тахту. Он завидовал её мужу, и зависть часто снедала, гоня прочь от дружбы. Но так уж видно на роду написано, что не мог Виктор Ильич долго находиться порознь с этой четой. Ему необходимо видеть, разговаривать, помогать и радоваться счастью женщины, которую он любит, но не смеет признаться из-за страха потерять то ценное, что имеет, — дружбу. Надежда Олеговна любит Виктора Ильича, как родного брата… они и были практически роднёй, взрослея вместе в одном дворе.