— Кристи, лапочка, сходи в магазин, принеси мамочке пивка, — у нее изо рта пахло намного сильнее, чем во всей квартире. Она стала мять мне плечи. — А, сыночек? Принесешь? — как будто для того, чтобы я не смог отказать. Смог, конечно.
— Мам, у нас больше нет денег, ты и так всё пропиваешь, помнишь?
Я, конечно, соврал. Деньги у меня были. Я давно ещё научился загонять младшеклассников за школу и вытряхивать из них всю мелочь и обеды, которые их любящие мамочки, по итогу, делали для меня и Женьки.
— Ах ты, тварь неблагодарная!
Она сжала мои плечи, а потом, резко замахнувшись, влепила мне пощёчину. Кроме звонкого удара, я услышал удаляющийся топот в коридоре и хлопок двери.
*«Спектакль окончен» — Полина Гагарина
— Ты Женьку напугала! — сразу понял я, но матери, продолжающей меня материть, похоже, было совсем не до этого. Я скинул ее руки со своих плеч и направился в сторону Женькиной комнаты.
— Ты слышишь меня? Меня слы-ш-шь? Дылда восемнадцатилетняя, на шее у матери и даже пивка купить ей не можешь! Тварь неблагодарная! — завопила она, стучась в стену. Только мне уже на это было наплевать. Я постучал в дверь и аккуратно зашёл в комнату. Женька сидела в углу между шкафом и старой тумбой. Я медленно подошёл ближе и сел перед ней на корточки.
— Испугалась?
— Мама опять кричит?.. — тихо спросила она.
— Испугалась, — вздохнул я себе в подтверждение. — Да, мама опять кричит. Не бойся, тебя она не тронет.
Я протянул к ней руки для объятий, а Женька сразу поняла и поддалась вперёд. Темные, растрёпанные косы прильнули к моей груди, а после и всё худощавое тело. Сестра снова была в школьном платье «на вырост» и светлых колготках с котиками. Видимо, испугалась пьяную мать, забилась в угол и так и сидела до моего прихода. Ну, правильно, я бы тоже забился в угол и ждал своего единственного защитника.
По радио заиграл какой-то недошансон, и мать поспешила на кухню переключать. Она ушла, а значит, открылась отличная возможность перебраться в мою комнату.
— Ты голодная? — снова обратился я к Женьке. Она лишь скромно пожала плечами, что значило ее обычное «да».
— Хорошо, тогда пойдем.
Я принес пирожки и яблочный сок (сок купил сам, а пирожки, как обычно «любезно одолжил» у второклассника). Она кивнула и, встав с пола, поспешила за мной в комнату. Там мы и закрылись, налили друг другу сок, достали пирожки, спрятались на кровать под одеяло, как любила Женька и, слушая любимый диск «Перемотки» с альбомом «Ночь эпохи», разговорились. Разговаривали о всяком: о космонавтах, о мухах, которые садятся на свежеприготовленную яичницу, о больших очередях в магазинах, о незавявших цветах и обо всем глупом. Особенно о глупом. Мы спрятались от всего мира, как всегда. Разговаривали о глупых вещах и ели остывшие пирожки с рисом, запивая яблочным соком.
Только я, Женька и…
— «Надежду вынь и брось, что вряд ли нас поймут умы пропавших лет, что просто здесь живут»*.
* «Вечный путь» — «Перемотка»
Глава 6
«Я видел сон» — «Перемотка»
Я шел по заснеженной улице в тёплом шарфе и пальто. Судя по тьме вокруг, немноголюдию и включенным фонарям, это был либо вечер, либо совсем раннее утро. Сзади, на плече, свис рюкзак, видимо, утро.
Двор был совсем мне незнаком: весь в пятиэтажках и с одной единственной детской площадкой.
Там, на скрипучей качели, кто-то неподвижно сидел, пуская изо рта облачки пара. Мои ноги сами завели меня на площадку, к тем самым качелям. Там сидел… Уильям?! Какого черта он вообще здесь делает?!
Уильям сидел в похожем пальто, только белого цвета. На его белоснежные волосы падали хлопья снега, тая и сливаясь с локонами и пальто. Он сидел и пускал изо рта комки пара. Его белоснежные, как и волосы, глаза были сконцентрированы лишь на паре и хлопьях снега.
— Смотри, Кристофер, снег идёт! — сказал он каким-то не своим, более детским голосом, и заулыбался.
— Вижу, — нехотя процедил я.
У меня изо рта тоже вышел пар. Он привлек внимание Уильяма, а потому парень стал смотреть только на меня (точнее, на пар). На мои губы.
Я сел на соседнюю качель. Уильям проводил меня взглядом, а потом резко посмотрел на свои руки.
— Холодно.
— Холодно, — подтвердил я, а потом тоже глянул на свои. На них были отцовские варежки с красивым рисунком оленя и всякими расписными узорами.
— Здесь каждую зиму так холодно? — не унимался Уильям.
— Нет. Бывает и теплее, и холоднее. Россия же.
— Россия… — тихо произнес он и, придвинув ладони ко рту, стал их греть.