Антонин Долохов наблюдал за маленькой маггловской квартирой грязнокровки с крыши здания напротив. Ждал.
Он был убежден, что в арсенале волшебников Британии не хватало утонченных орудий пыток. Их пытки были прямолинейными и грубыми. Люциус, как бы он ни стремился произвести впечатление, всегда будет оставлять от магглов лишь беспорядочное месиво, и переживать, что капли крови, зависшие в воздухе, неминуемо испачкают его волосы. Беллатриса, пронзительно насылавшая Круциатус раз за разом, настолько надоела ему, что он был почти рад услышать, что она погибла вместе с Темным Лордом во время Битвы за Хогвартс.
Но искусство пытки, говоря его родным языком, имело оттенок барокко. Темный Лорд потворствовал его талантам во время первой войны, но, воскреснув, он не стал прежним. В нем больше не было терпения для тонкого искусства пытки. Расчетливая хитрость уступила место чему-то отчаянному, больному, паническому – вызванному недостатком чего-то. Нехваткой твердости, возможно. А повелитель, охваченный паникой, властвовать будет недолго.
Какое-то время назад – задолго до того, как он сбежал после Битвы за Хогвартс – Антонин, предвидя длительные скитания, по-тихому отправлял сов, обналичивая многочисленные активы своей семьи в России. Азкабан был клеткой, которая притупила его рефлексы, и его естество взывало к материальному комфорту и будоражащим кровь начинаниям. Ведь больше не было смысла биться до смерти. Грязнокровки спокойно разгуливали среди волшебников, будто равные. Древние семьи производили на свет скудно-кровных наследников. Малфои стали трусливы, Блэки – безумны – и это как ничего не сказать о предателях крови. Рухнуло что-то фундаментальное. Золотой век, когда царил естественный порядок вещей, сменился полным упадком.
Но только дайте время, Антонин знал, должная иерархическая структура снова воцарится, но естественный порядок вещей нуждается в бурлящем хаосе, чтобы разжечь огонь величественной крови. Он верил, что следующий Темный Лорд, обладающий силой и твердостью, возвысится через поколение или два. Возможно из его собственного рода. А пока он будет скитаться. Скрываясь, отдыхать за более утонченными удовольствиями.
Но до сих пор что-то глубоко внутри него жаждало завершенности – найти маленькую грязнокровку. Он знал, это засело в нем тогда, когда он увидел ее фотографию в Ежедневном Пророке, через день после падения Темного Лорда. Мягкая улыбка. Шрам, который начинался у декольте, пятном на нежной коже выглядывавший из-под маггловской одежды, которая скрывала его от глаз. Его метка. Он ранил ее, но она выжила.
Однажды у него возникла идея, это не было решением, а скорее внезапным порывом, заставившим его отправить на ее поиски. И вот она – внизу, возящаяся с маггловскими ключами на улице, одетая в маггловскую одежду. Она больше не была маленькой девочкой, бросившей ему вызов в Зале Пророчеств. Теперь она заслуживала куда более изящной пытки. Что-то из глубин поднялось в нем. Он наслаждался своей выгодной позицией на крыше – напротив маггловских квартир. Как стоять против ветра на охоте.
Это был лишь вопрос времени, когда она заснет. Он крутанул под мантией рукой, которой обычно держал палочку, и невозмутимо решил для себя, что не будет прикасаться к грязнокровке губами.
***
Проклятье кошмара, Марсомнием, не имеющее аналогов в Британии, представляло собой особо жестокое проклятье, которое пробуждало жертву ото сна и погружало в полупаралитическое, полубодрствующее состояние. Конечности становились нестерпимо тяжелыми. Руки лишь подрагивали при попытке ими пошевелить. Речь становилась неразборчивой. Но что самое важное, для жертвы это было неотличимо от обычного кошмара.
И по сей день, русские волшебники окружали защитой кровати своих дочерей, чтобы избежать такого вмешательства. В Дурмстранге принимали такие же меры предосторожности в женских спальнях.
Но англичане были наивными овечками. Исторически они всегда доверяли своим защитным чарам, своим барьерам. Никаких защищенных кроватей. Никаких мер предосторожности в спальнях. Когда защитное ограждение было пробито, они, ничего не подозревая, так и продолжали спокойно сидеть, полагая, что находятся в безопасности.
Ранее на этой неделе слабость ее защитных чар удивила Антонина, хотя в «Ежедневном Пророке» сообщалось, что квартира была подарена ей, как героине войны. Она быстро превратилась из солдата в легкую добычу. Неужели она забыла про него, про других Пожирателей Смерти, которым удалось бежать? Или, возможно, она просто постеснялась передарить кому-то полученное в подарок жилье?
Он наблюдал, как небо потемнело, и пришла вечерняя прохлада. Когда в ее квартире погас свет, кровь в его жилах всколыхнулась. Ожидание в течение еще нескольких часов заставило ее просто кипеть, пока наконец-то за пару часов до рассвета, он не решил, что время пришло. С восторгом он обнаружил, что маггловский пожарный выход обеспечил ему проход прямо к ее гостиной. Он поставил заглушающие чары, раздвинул занавески и открыл окна, и решил, что возьмет ее здесь. Свежий ночной воздух творил чудеса с его разгоряченной кровью.
Ее квартира была довольно большой, деревянные полы не издавали шума, когда он ступал по ним в зачарованных ботинках. Тихо исследуя ее дом, Антонин ощущал, как колотилось его сердце.
Он обнаружил ее в спальне и остановился в шаге от постели, где она мирно спала, лежа на спине. Одна из ее рук покоилась у головы на подушке, ладонью вверх, пальцы слегка согнуты. В другом мире она была бы очень даже хорошенькой.
Свет, проникающий между занавесками, полоской рассекал тьму, падая поперек ее фигуры. Белая простыня на ее бедре могла бы быть похоронным саваном, стянутым развратным анатомом. Резкий контраст с его дуэльной мантией.
Он тихо подошел к кровати с ее стороны и аккуратно убрал прядь волос с ее лица кончиком палочки.
– Марсомнием.
Она резко вздохнула, и в ту же секунду ее глаза распахнулись, после чего она несколько раз моргнула, и между бровей залегла морщинка, будто она о чем-то задумалась. Она слегка повернула голову в его сторону.
– Ты, – выдохнула она.
– Да.
Он скользнул рукой вниз по пуговицам ее ночной рубашки. Она не так давно стала женщиной, но через рубашку он почувствовал полноценный женский силуэт. Его тело отреагировало движением в штанах в горячем предвкушении.
Ее палочка вдруг двинулась по прикроватному столику по направлению к ней и со стуком упала на пол.
Ну надо же.
Немного невербальной магии в паралитическом состоянии. Возможно, она выжила в Зале Пророчеств не только благодаря удаче.
За 14 лет пребывания в Азкабане рефлексы Антонина притупились. Его движения были медленными, а рука, которой он обычно держал палочку, тяжелее, чем ружье, который он использовал во время первой магической войны. Если бы тогда она наставила палочку с целью убить его, он, вероятнее всего, умер бы в ту ночь. Жалкая заслуженная смерть.
Он провел палочкой по ее горлу и ниже.
– Как ты ускользнула от меня, малышка, – его палочка одну за одной расстегивала пуговицы ее рубашки, дойдя до пупка. – Так яростно, что заставила мою кровь течь быстрее для тебя.
– Сту…пе…фай, – прошептала она, пока ее веки поднялись и снова опустились. Рука у ее головы дернулась, пальцы сжались, но ухватили лишь холодный воздух. Веки яростно боролись, в попытках оставаться поднятыми, пока его руки распахнули ее ночную рубашку.
О, да.
Его метка. Он жаждал возможности детально рассмотреть ее. Выпуклый шрам тянулся от ее ключицы ниже по телу. Грудная клетка то поднималась, то опускалась от ее вздохов. Сейчас в темноте она могла показаться статуей молодой женщины, изображающей страдалицу в ожидании смерти.
– Ты была достаточно умна, чтобы наложить на меня заклятие немоты, грязнокровка. Когда мое проклятье наложено в полную силу, оно ранит идеально. Кровь остается горячей и вытекает без остатка, – палец Антонина прошелся по линии ее декольте, от чего ее кожа покрылась мурашками. – Оно ранило тебя очень мягко, как я вижу.