Она все еще пыталась кричать через его руку, затем притихла, тяжело дыша, и бросила взгляд на окно. Шум улицы оставался безучастным к ее ужасу.
– Они тебя не услышат, – сказал он, испытав чувство удовлетворения от того, что она осознала, что он снова поимеет ее, – Наш интим должен быть приватным, моя ведьма. Так когда мы увидим Поттера?
Он убрал руку от ее рта.
– Ты мне отвратителен, – бросила она. Он поднял бровь.
– Круцио.
Этот крик был роскошным, непрерывный высокочастотный звук, который поможет ему долго оставаться твердым внутри нее, песня серены для его естества. Он остановил действие проклятья спустя только пару секунд – это опасно для ее здоровья – и она обмякла в его руках. Движением палочки он заставил ее маггловские вещи упасть на пол, и ее ноги тут же сомкнулись, протестующий вскрик сорвался с ее губ. Ее кожа сияла в дневном свете.
– Отвали от меня!
Он поднял ее на ноги, материализовав веревки вокруг ее запястий, и повесил ее на наколдованный крюк на стене, пока она пиналась, как дикий зверь. Ее ноги не касались пола, она была растянута, как подвешенный олень, что выделяло его метку на ее груди. Он невербально наколдовал диагностическое заклинание и узнал, что она все еще не была беременна.
Глубоко в нем проснулся болезненный голод, который требовал изменить это. «Как замечательно, – подумал он, исследуя ее извивающееся тело, пока она кричала, – Что это тело принесет ребенка для меня». Его жадный взгляд поднялся вверх, найдя надпись «Грязнокровка» на ее предплечье.
– Безвкусица, – заключил он, – Беллатрисса всегда была неотесанной.
Само же действие было изящным.
Он не стал снимать одежду, взяв ее прямо у стены, и она кричала и пиналась так сильно, как могла – куда настойчивее, чем обычно. Его уши будут звенеть весь вечер.
Он наслаждался упругостью ее бедер и ног, которой обладало молодое тело, прижимаясь к ней сильнее, пока она безумно пиналась. При виде ее алой крови при свете дня он застонал ей в ухо, а его мышцы болезненно сжались. Он не испытывал раньше ничего подобного, это было сакрально, скользко, это было криком жизни и смерти и удовольствием между, что заставляло мышцы его живота напрягаться. Страдание, отражающееся на ее лице, было прелестным, но смотреть вниз, туда, где он трахал ее, было восхитительным.
Она начала плакать, когда он скользнул пальцами вниз к ее половым губам и круговыми движениями стал поглаживать жемчужину ее нервов, превращая крики в сдавленные стоны.
– Зачем ты делаешь это? – ее голос дрожал, а глаза были закрыты, опухшие и красные от слез.
– Это? – он снова прикоснулся к ее клитору, и она дернулась, застонав. – Потому что это заставляет тебя рыдать.
А еще это открывает тебя для меня, моя ведьма. Как замок ключом.
Сначала его расстраивало, что ему приходилось спешить из-за нависшей над ним угрозой появления Гарри Поттера, но чем быстрее он двигался, и чем больше она плакала, тем сильнее его тело стремилось к ее узкому теплу и жаждало оставаться там. Когда он почувствовал вибрации ее оргазма, и она дала волю несдерживаемым рыданиям, он перестал себя контролировать.
Ощущая напряжение в районе живота, он двигался назад и глубоко вперед, до самого ее предела, который продавливался от его напора, вызывая идеальную симфонию ее мучительных, срывающихся стонов.
Это было божественно.
Наконец, оглушительный рев разгоряченной крови, стоящий в его ушах, утих. Ритм его сердца замедлился. Ее рыдания сменились периодическими сдавленными хныканьями, которые он ощущал грудью, как прелестные мелкие подрагивания.
Охотничий инстинкт, который раздирал его всю неделю, умолк, и в его ушах осталось лишь слабое и далекое гудение. Он задумался о тех изнурительных беременностях, которые были у женщин по линии его матери – утренняя тошнота, изматывающая их, пробирающая до костей и беспорядочные вспышки магии.
Это измучает ее. Все еще чувствуя периодические подрагивания внутри нее, он обвил ее тело руками, обнимая, и лениво круговыми движениями растер ей спину.
– Нет! – умоляла она. – Не трогай меня.
Он вздохнул, мягко вышел из нее, позволив ее ногам опуститься вдоль стены, и на секунду замер над ней. Она пахла кровью, потом, им самим и мылом.
– Тебя становится трудно отыскать, моя ведьма. Где ты положила свою подушку на ночь?
С минуту она только тяжело дышала. Наконец, она успокоила дыхание и, отвернувшись к окну, произнесла:
– Я отказываюсь говорить с тобой.
Он знал, что она, как минимум, была под защитой чар Феделиус. Допрашивать ее было бы бессмысленно и тщетно – хотя в иных обстоятельствах он бы себя этим порадовал.
Он хмыкнул ей в ухо и провел рукой между ее ног, размазывая скользкую кровь по ее коже. Она вздрогнула.
– Жаль. Я мог бы оставить тебя раненой на этот раз. Тогда бы ты знала, что я приходил.
– Ты ненавистный, омерзительный зверь, – от ярости ее голос дрожал.
– Ты не боишься, что я убью тебя? – он отступил и провел кончиком палочки вниз к центру ее живота. Ее окровавленные бедра были невыносимо прекрасны. – Раскрамсать тебя тут было бы очень легко. Мракоборцы были бы в ужасе от вида твоего прелестного тела.
Он убрал член обратно в брюки и подошел к ее сумке.
– Но я не стану этого делать. Это была бы такая потеря. Акцио контрацептивное зелье.
Золотистое зелье звякнуло, соприкасаясь с содержимым ее сумки по пути наружу, и прыгнуло в его руку.
– Ты злобный человек, – прошептала она. Ее красные глаза блестели гневом.
– Так, так, – он быстро наложил заклинание, сначала нагрев зелье, потом остудив его, что делало его неактивным, затем он вернул его в сумку, – Предохраняться противоестественно.
– Твой жалкий «Темный Лорд» перевернулся бы в могиле, если бы увидел…
– Скорее жалкими являются грязнокровки, – Антонин подошел к ней, посмотрев на нее сверху вниз, его черная мантия шелестела по деревянному полу под ним, он задумался на пару секунд, – А ты никогда не интересовалась своей кровью?
– Моими родителями-магглами? – ее едкое замечание разожгло в нем раздражение.
– Магглы не смогли бы создать тебя. Они животные, а ты нет.
– Я бы знала о своем происхождении, подлец.
Он запустил руку в ее кудри на затылке и сжал в кулак, пока она не застонала.
– Я бы никогда не кончил в тебе и не оставил бы тебя дышать, если бы ты была грязнокровкой, – резко бросил он.
Она отвернулась к окну, ничего не ответив, и он решил, что пора закругляться, чтобы не испытывать судьбу ввиду скорого прибытия Поттера.
Он приставил кончик палочки к своему виску и зафиксировал в сознании картину – она перед ним, задыхающаяся, потеющая, раскрасневшаяся и обмякшая в его руках.
– Ирретиум сомнио, – прошептал он.
Длинная, пурпурная нить вырвалась из его виска, зависнув в воздухе. Когда он потянул ее дальше, по направлению к ней, нить двинулась вперед голодными рывками. Она мотнула головой, ударившись о стену, гнев сменился страхом.
– Еще одно фамильное заклятие, моя ведьма, – сказал он, – Оно объединит наши сны ночью.
И, если повезет, поможет утолить его жажду крови. Он не собирался ждать неделями, чтобы получить ее. Пурпурная нить достигла ее виска и проникла внутрь. Она отшатнулась, а потом посмотрела на него новым взглядом, полным злости.
– Ты будешь гнить в Азкабане до конца своей жалкой, никчемной жизни.
Он едва узнал ее. Поднеся палочку к ее виску, он заглянул ей в глаза, ощущая потребность увидеть исчезновение этого воспоминания, тот стеклянный взгляд, которым она однажды наградила и его.
– Обливиэйт.
Несмотря на то, что его вмешательство в ее память будет очевидным для целителя, он также может посеять в ней некоторые разбросанные, едва различимые инстинкты, которые будет намного труднее распознать и которые не будут подозрительны. После подмены воспоминаний о его визите чтением книги, он поместил в нее инстинктивное желание избегать переездов. Он также усилил уже поселившиеся в ней чувство беспокойства, которое он отметил с удовлетворением (хорошая девочка).