Каждая деталь имеет значение, Гермиона. Так сказал Гарри, звуча как истинный мракоборец, рассматривая ее с горячим участием. Он бы не сдался, даже если сдастся Министерство. Ее мысли стремительно проносились в голове. Если бы она узнала, что он действительно был здесь, и нашла бы способ как заполучить палочку Долохова…
– Я позову тебя вечером, – сообщил Долохов. Взмахом его палочки, кровать была расстелена. Она какое-то мгновение оставалась неподвижной, пытаясь скрыть трепещущую надежду, зародившуюся в ней, – Отдохни и оставайся в постели.
Она усмехнулась и шепотом произнесла:
– Я спала достаточно. Ты не можешь заставить меня лежать в постели днями.
– Есть и другие места, где я могу кончить в тебя, ведьма, – парировал он, – И тебе это не понравится. Так что ты будешь лежать в постели, пока я тебя не позову.
Страх охватил Гермиону и она сглотнула, смотря на кровать. Он принес новое одеяло, с вышитыми на нем гиппогриффами, и оно выглядело так, будто его сделала его мать. Когда она опустилась на простыни, мысль о его матери заставила ее замереть.
– Твоя мать… – начала Гермиона, но запнулась.
Он на секунду наклонил голову. Она смотрела вверх, лежа головой на подушке. Ветер расшатывал ветки, рассекающие небосвод, и одинокая птица пролетела мимо в абсолютной тишине.
– Да?
Она передумала, у нее пропал интерес к тому, было ли это одеяло сделано его матерью или нет.
– Она бы испытала отвращение от этого.
– Полагаю, что да. Она была похожа на тебя, – он наклонился вперед и обхватил кончик ее косы, она дернула головой в сторону.
– Она убила твоего отца?
Он посмотрел на нее почти нежно, и уголок его рта поднялся в усмешке:
– Она умерла, рожая третьего ребенка там, где ты сейчас лежишь.
– Значит, вот как ты к этому пришел? По опыту пойманной, изнасилованной женщины и закопанной, когда она уже была бесполезна?
– Закопанной? – он изогнул бровь. – Она была скормлена фестралам.
Спокойный тон его голоса поразил ее до глубины души, и внутри нее закрутилась ярость:
– Я убью все, что ты засунешь в меня.
– Если бы это было так просто, все это было бы бесполезно.
Он прошел по периметру ее тюрьмы, проверяя каждый предмет мебели, каждый камень, будто это было совершенно обычное утро.
– Все, что мне требуется от тебя, располагается у тебя между ног, и я могу стереть твою язвительность. Однако это будет такой жалостью, – он проверил ванную комнату, потом вернулся обратно. – Твоя ненависть действительно прелестна.
Он подошел к кровати в последний раз и склонился над ней, смотря спокойным взглядом. Все еще совершенно умиротворенный.
– Если ты действительно навредишь моего ребенку, я сотру кусочки тебя. Ты будешь умирать частями. Например, так.
Он вскинул палочку, и она в панике оттолкнула одеяло.
– Обливейт.
Ее подхватила ледяная тишина, и она упала назад. Фрагменты ее жизни замелькали у нее перед глазами, проносясь мимо нее, и проникали обратно в глубины ее подсознания. Череда бессвязных воспоминаний возникла перед ней – воспоминаний, которые она едва воссоздавала – она видела картину на стене в спальне, взбитые яйца и тост, а потом он выхватил их, и они превратились в ничто.
– Что ты забрал? – она вскрикнула. Она оттолкнулась от простыней и вскочила на ноги. – Что ты забрал?
Щелчок палочки толкнул ее обратно на постель.
– Не выводи меня, ведьма, – его голос был спокойным и твердым, будто он воспитывал ребенка. – Оставайся в постели или я привяжу тебя к кровати и возьму как строптивую шлюху.
Он исчез с неприятным хлопком, и она ударила кулаком по матрасу, тяжело дыша. Он умрет. Она представила, как она рассекает его отвратительное, ненавистное лицо в последний раз, и он умирает. Пульсирующая боль от месячных охватила живот, и она закричала в подушку, она кричала еще какое-то время, пока не охрипла.
_____
Смотря на небосвод, она яростно думала.
Что он забрал?
Это чувствовалось, как что-то слабое, почти хирургическое, когда он проник внутрь и забрал что-то из глубин ее сознания. Она распустила косу, и кудри разметались в стороны, она снова заплела их в тугую косу в настойчивой попытке вернуть себе ощущение контроля. На задворках ее разума послышался слабый шепот о том, что он забрал что-то, что она хочет иметь, в чем она отчаянно нуждается. Это было будто…
Под кроватью…
Она села. Под кроватью. Она настороженно осмотрела, вспоминая его угрозы, заставляющие ее оставаться в постели, и вздрогнула от осознания того, что он сделает с ней, если она встанет. Встать с постели назло ему приведет ни к чему иному, кроме как к боли, а она ненавидела давать ему что-то новое, что его развлечет. Но что-то по поводу кровати зацепило ее.
Она опустила ноги вниз, с осторожностью, проверяя, нет ли там заклятья или чар, которые дадут ему знать о том, что она встала с постели.
Ничего нет.
Чтобы поднять постель потребовались неимоверные усилия, она была античной, тяжелой и большой, но, наконец, подперев угол подставкой для ног, она опустилась на колени на каменный пол, заглядывая под кровать.
На нее смотрели кровавые льняные простыни.
Она рассердилась. Бесполезно. Она отшвырнула лен, и бросила один последний взгляд.
Подголовник кровати был испачкан темно-коричневой кровью – руны.
Она знала эти руны. Это были руны Дурмстранга. Те самые, о которых ей не рассказали в Дурмстранге, потому что она магглорожденная, поэтому она попросила Гарри отправить сову. Те самые, которые ей было так тяжело отыскать и исследовать, потому что Министерство не смогло сдержать Долохова, чтобы ни предпринимало, и ей пришлось сложно курице забиться в коттедж «Ракушка» с Флер, выбираясь только, чтобы увидеться с целительницей.
Боже. Она скучает по Флер. Поминальная служба по целительнице была, наверное, несколько месяцев назад, а она даже не помнит ее имени.
Она посмотрела на руны. Будучи ослабленной – используя кровь, без достаточной магии из-за отсутствия палочки – они истощила бы силы за часы, может за пару дней, если она действительно вложила свою магию в них. Неудивительно, что она проснулась измотанной, когда была первый раз подвергнута Обливейту. Она знала симптомы Круциатуса от Беллатрисы Лестрейндж – дрожь в руках, хрипота – но головная боль была адской. Она подумала, что это было последствие стирания памяти, но сейчас, когда она думает об этом, это ощущается, как фундаментальная измотанность от использования магии в течение долгого дня и уроков в Хогвартсе.
Но конкретно эти рунические чары были чарами против вмешательства в сны. Гермиона закусила губу, снова читая кровавые руны на изголовье кровати. Каждый раз, когда Долохов насиловал ее в лондонской квартире, ее преследовали галлюцинации от кошмаров и гнетущее чувство паралича. Теперь Долохов насилует ее в реальной жизни, но чары могут по-прежнему защищать ее от паралича или связующих чар.
Она засунула льняную ткань обратно под кровать, прикрыв ими руны, и услышала позвякивание.
Кусок стекла поблескивал, выглядывая из деревянного выступа в изголовье. Затаив дыхание, Гермиона потянулась и вытащила его.
«Ты уже пыталась это делать», – сказал он, когда она швырнула подсвечник в окно.
Да, и она спрятала немного стекла.
Ей казалось, будто она держит что-то священное.
Она быстро убрала его обратно, вылезла из-под кровати и выпрямилась. Нужен план и соответствующая расправа. Очевидно, в последний раз он не нашел эти кусочки паззла, она сохранила их в секрете. Она содрогнулась, подумав о том, какую цену ей пришлось заплатить, чтобы кусочки паззла остались там, где были спрятаны. Он, должно быть, подумал, что это случайность, а не тщательно продуманный план.
Последние кусочки паззла оказались на месте. Ей только нужен план. Расправа должна быть идеальной.