Но она была Гермионой Грейнджер.
Всем своим естеством она знала, что должна хотя бы попробовать.
***
Месячные закончились через два дня.
Долохов пока еще не узнал об этом. Каждый раз, когда он приходил проверить ее, она заворачивалась в одеяло, выглядела несчастной и смотрела в потолок с видом явного отказа разговаривать с ним. Чары Забвения были сами по-настоящему жестокими, но он наслаждался тем, как он напугал ее и, казалось, радовался непрекращающемуся шоковому эффекту.
Она принимала настойку первоцвета, когда он давал ей ее вечером, с горьковатым привкусом чего-то, что влияло на фертильность, но передышка от сексуального насилия была облегчением.
Все, что она могла делать, это лежать в постели, ходить в ванную в его сопровождении утром и вечером, и непрерывно думать о том, как его убить.
Хлопок трансгрессии снаружи слышался как минимум один раз в день.
Спустя пять дней после ее менструаций, время пришло.
Она заползла под кровать и достала стекло. Покрутив его на свету, она обнаружили, что он был заточен на конце. Она догадывалась, что шлифование заняло несколько дней. Вероятно, она использовала плитку в ванной, чтобы заточить его.
Она решила добыть кровь из стопы – если что-то покажется ему отходящим от нормы, если что-то насторожит его, она будет обречена на жизнь в насилии и рождении детей Антонина Долохова. Поэтому она полоснула стеклом по ноге и обмакнула палец в крови.
Она очертила линию рун. Оставшаяся в них магия была слабо ощутимой, и она прищурилась, сконцентрировав все свое внимание.
«Работай, – сказала она резко. – Работай».
***
Она швырнула подсвечник в окно так сильно, как могла.
Он отскочил от защитных чар и ударился о каменный пол с оглушающим звоном.
Гермиона искренне думала, что это был самый громкий шум, заглушающий ее собственный крик, который она слышала, просыпаясь в тюрьме. На короткий миг она задумалась. Первый раз, когда она сделала это, ему потребовались секунды, чтобы появиться.
Тишина затягивалась все больше, и больше, и больше.
Она сглотнула.
Она вернулась к подсвечнику, схватив его дрожащей рукой. Это должно было сработать. Это был плохой знак.
Она снова швырнула его в окно.
Спустя пару секунд позади нее послышался хлопок трансгрессии, и магия Долохова придавила ее к постели, лицом вниз. Магические веревки привязали ее запястья к изголовью, и он развел ее ноги в стороны мощной хваткой.
Стоп. Лицом вниз?
– Снова касаешься грязнокровки, – она отстранилась от подушки.
– Ты не грязнокровка, – его глубокий голос раздался над ней, звуча почти спокойно. Его размеренный тон пробирал до костей.
Она уткнулась в подушку и в ней стала нарастать нервозность, которую она старалась усмирить.
Ранее он никогда не опускал ее лицом вниз. Ее сердце заколотилось. Она не знала, видел ли он ее связанные запястья. Позади нее она услышала, как звякнула пряжка ремня.
– Моиродители – магглы. Что, по-твоему, это значит? – огрызнулась она, услышав сомнение в своем голосе.
Следи за ним. Ты не сможешь ослабить веревки, когда он будет смотреть на тебя. Черт. Черт.
– Для этого в тебе слишком много магии. Ты не можешь действительно в это верить, – его вес тяжело переместился по кровати, и он задрал ее платье к талии, обнажая ее нижнее белье. – Как минимум, твой так называемый отец не был твоим родным отцом.
Стоп.
Словно несколько окон распахнулись – ее настигло понимание.
– Мой отец… – начала она.
Я не могу вспомнить лицо отца.
Осознание камнем упало у нее в животе, и мир будто закрутился вокруг. Она захныкала и почувствовала, будто ее сейчас стошнит на подушку. Ее грудь сдавило, и она начала задыхаться от страха.
– Неприятно, не так ли? – бросил он, его голос с акцентом раздался около уха. – Когда частички тебя стираются, как песок от ветра. Он был только магглом, ведьма. Теперь ты не будешь скучать даже по воспоминаниям.
Она почувствовала себя настолько по-настоящему больной, что даже ее рот ощущался влажным и, ее одышка стала сильнее. Она дрожала, когда Долохов двигался по кровати за пределами ее видимости, и она услышала звук брошенной на пол мантии.
Я умру здесь. Я умру здесь, выталкивая из себя его детей, и буду скормлена фестралам, а мои родители даже не вспомнят меня.
Она сглотнула неприятный ком и задергалась в панике, но не важно, насколько тяжело она хватала воздух, дыхание было прерывистым в ее груди. Слабо она почувствовала лезвие стекла под своей подушкой, торчащее из деревянного изголовья. Совершенно вне пределов досягаемости.
Она ощутила кончик его палочки на затылке, и дернулась в сторону. Волна магии поплыла над ней, проникнув глубоко внутрь, как холодный ветер, и закрутилась у нее в животе.
Она почувствовала себя пустой.
Что?
Он лег на нее сверху, и ее охватила паника. Он был голым, и его кожа была горячей. Он смаковал это, действительно наслаждаясь моментом. Только один раз ранее он раздевался полностью в этой тюрьме. Это было для него особенным моментом.
– Есть много способов, как взять ведьму. Некоторые более непристойные, чем другие, но все они способны доставить удовольствие волшебнику.
Она больше не могла сдерживать ужас. Она крутанула запястьями, выворачивая их так сильно, как могла. Они были прочно зафиксированы, и она заметалась в ужасе, выворачивая их сильнее и сильнее, когда он снял ее нижнее белье. Изголовье застучало. Веревки врезались ей в запястья, и она подавила разочарованный крик. Не подавать виду.
Ее платье было сорвано и смятой горкой брошено на каменный пол.
– О, что у нас здесь? – он провел рукой между ее складок. – Ты уже готова, моя ведьма, идеально готова сейчас.
Тяжелая рука прошлась вверх по ее бедру, поднимая ее попу и придвигая ближе:
– Кто-нибудь удивился бы, что ты хочешь быть взятой как дерзкая шлюха.
– Нет, – выдохнула Гермиона, ее голос дрожал. – Нет, нет, нет.
– Нет?
– Нет, пожалуйста. Прошу. Я умоляю тебя.
– Ты умоляешь меня?
Он плотно прижался своим горячим телом к ней, оседлав ее. Все своим весом он навалился на нее, и она задрожала, воздух с трудом попадал в легкие. Сейчас она чувствовала себя бессильной.
– Тебе не нужно умолять меня, ведьма.
Горячая, жесткая головка его члена легла ей на затылок, и он подался назад.
– Пожалуйста, не трогай меня, – она дернулась, крупные слезы скатывались вниз. – Прости, но… пожалуйста… пожалуйста, не трогай меня.
Он прижался к ее входу и прошипел сквозь зубы:
– Ты невероятно горячая, ведьма, – он снова окутал ее собой, – Твое тело просит об этом.
Он взял ее медленно, из-за угла наклона она была открыта, яростно вырываясь.
– Прошу, – она рыдала в подушку, извиваясь в путах. По обе стороны от ее талии, его руки опустились на матрас, удерживая его вес, и она почувствовала, как его лоб уткнулся ей в затылок.
– О, ведьма, – он двигался вперед, вколачиваясь в нее. – Да. Да.
Мокрые шлепающие звуки эхом разносились по комнате, когда он подавался вперед в томных движениях, а рука выводила круги на ее затылке. Он перешел на русский, без умолку мурлыча ей в затылок, пока она выкручивала руки.
Путы немного ослабевали.
Он терял контроль – терял патологическую сдержанность, с которой он наказывал, смотря туда, где он трахал ее – и веревки теряли форму. Гермиона сглотнула.
– Не делай этого, – она всхлипнула. Он посмотрел на нее и вошел глубже; она закусила губу и подавила крик, и на самом деле она….. она почувствовала, как он содрогнулся.
Холодная ненависть забурлила у нее в животе.
Она сжимала зубы, пока челюсть не заболела. Он может заставить ее потерять контроль.
– Пожалуйста, Антонин, остановись, – она заглотнула воздух, едва имея возможность что-то увидеть сквозь черные точки, затмевающие взгляд, он простонал через открытый рот, уткнувшись в ее косу.