– Привет! – Тайна вошла в комнату.
Мальчик спрыгнул с подоконника, огромные голубые глаза испуганно распахнулись.
– Меня зовут Тайна, а тебя?
– Кирилл, – неуверенно отозвался мальчик.
– У тебя хороший голос. Что за песню ты пел?
– Про дождик… Лена собрала репетицию, наверху, в хоровом классе. Но я туда не пошел, потому что не могу поднять гирю по лестнице…
– И ты решил спеть соло?
– Ну да…
– А кто же тебя заковал? Это такое наказание, что ли?
– Иван Николаевич боится, что я улечу. – Кирилл снова взгромоздился на подоконник и тоскливо посмотрел на размокший пустырь и проложенную на низких бетонных опорах теплотрассу. – И я бы улетел, так что его можно понять…
– Мальчики не летают, – заметила Тайна.
– Остальные не летают, а я – могу! У меня же крылья, только они еще не совсем окрепли! Маша говорит, я похож на ангела…
– Кто такая Маша?
– А, просто девчонка… – отмахнулся Кирилл. – Она мне записку писала со всякими девчачьими глупостями. Лена об этом узнала и стала ее дразнить. Она говорит, такой уродливый паук, как Машка, не может любить ангела…
– А мне кажется, у тебя нет крыльев, – заявила Тайна.
– Есть. Они белые и красивые. – Мальчик гордо повел плечами. – Иван Николаевич сказал, что у меня большие пер-спек-тивы!
– О чем ты? Что еще за перспективы?
– Никто не знает! Это известно только Ивану Николаевичу. Но у меня есть одна догадка!.. Рассказать?
– Конечно.
– Я думаю, когда мы вырастем, то будем выступать в цирке. Ты любишь цирк?
– Не знаю, – пожала плечами Тайна. – Я там еще не была.
– А я люблю. Нас выбрали потому, что мы не такие как все. У меня крылья, у тебя – рога…
– Подожди, откуда ты узнал о рогах?
– Я вижу! Иван Николаевич сказал, что когда-нибудь все мы станем знаменитыми. И даже изменим мир!
– Если он желает вам добра, то зачем держит в котельной? Разве это подходящее место для детей?
– Это нужно для кон-спи-ра-ци-и, – загадочно произнес мальчик и отвернулся, ясно давая понять, что разговор окончен.
Тайна покинула спальню и направилась к лестнице. Она уже слышала нестройное детское пение, которое то и дело заглушали раскатистые удары грома.
Лестницу освещала единственная пыльная лампочка, болтавшаяся на электрическом проводе. Тайна поднималась, внимательно глядя под ноги, и песенка, разносившаяся по бетонному пролету, становилась все громче.
Ломкие, звенящие голоса зазывали дождь. Тайна миновала еще один пролет и очутилась в коридоре. Слева были окна с широкими подоконниками, справа – двери, одна из которых, в самом конце коридора, явно вела в хоровой класс. Тайна двинулась туда, прислушиваясь к словам.
Стекла в деревянных рамах дребезжали под ударами дождя, словно зверь из песенки уже царапался в окна приюта. Тайна на всякий случай вгляделась в промозглый сумрак по ту сторону стекла, но увидела лишь собственное отражение, бледное и размытое. Блеснула молния, залив пустырь неживым светом, и на какой-то миг окно утратило прозрачность, превратившись в зеркало. Отражение обрело четкость, и на Тайну в упор посмотрела белая маска с острыми скулами и темными провалами глазниц. Это было ее собственное лицо, но игра света и тени превратила его в жутковатый череп, увенчанный парой загнутых рогов. Вспышка погасла, прогремел гром, и жуткая морда исчезла, как будто утопленник сначала всплыл к самой поверхности воды, а потом снова погрузился на дно.
– Нет у меня никаких рогов, – заявила Тайна, глядя на свое потускневшее отражение. – И нечего меня убеждать.
Она решительно отвернулась от окна и направилась в хоровой класс. Ей пришло в голову, что это место заодно с Иваном Николаевичем, а значит, не стоило доверять всему, что она видела и слышала.
Тайна заглянула в приоткрытую дверь. Дети сидели полукругом, покачиваясь в такт песенке. На стене висела черная грифельная доска, на которой мелом были написаны слова песни. Рядом кто-то дописал кривыми печатными буквами: «Машка – уродина».
Первой Тайну увидела какая-то девочка, сидевшая напротив двери. Она прекратила петь и замерла, испуганно моргнув. Вскоре все хористы – полсотни, а то и больше детей – замолчали, и только какой-то мальчишка, сидевший спиной к двери, прогнусавил в наступившей тишине: