Кошмары самого старого жильца
Дом был очень старый. А старик ещё старше. Он жил в этом доме с самого момента сдачи под заселение. Он помнил всех жильцов и гостей, собак и кошек. Он знал по оттенку перьев даже голубей, что ютились на чердаке. Он помнил не только в какой тональности скрипит каждая из половиц, но и их неповторимый рисунок древесной структуры. Дом был построен в блаженное время, что изредка выдавалось на святой Руси. Построен был на совесть. Каменная кладка выдержала две войны, оставившие хоть и заделанные, но всё же неизгладимые отметины. Неизгладимые в памяти старика. Этот дом был для него не просто местом проживания - он был средой существования, настоящей вселенной. Он мало знал о мире вокруг, да и не интересовало его ничего другое. Ведь в доме ежеминутно столько всего интересного происходило. Люди никогда не интересуются тем, где живут. Ну, что за диво услышать как потрескивают в печи дрова, или как благоухает рубаха, радуясь горячему утюгу, или как старательно сопит первоклассница, выводя свои первые буквы? Люди на это никогда не обращают внимания. А старик этим жил. Но времена идут. И не просто идут, а меняются. Сперва в доме появилось радио, принесшее беспокойный неестественный шум. Потом - телевидение. Это стало настоящим сумасшествием. Всё в перевернулось с ног на голову. Старик не понимал, что слышит и что происходит. Он терялся, пугался, прятался ото всех. И вот тогда-то он и начал видеть кошмары. Однажды в комнату ворвался озверевший мужик, с рычащим криком залепил жене затрещину и кинулся с топором к шкафу. Старик от ужаса забился под самые дальние туфли. А мужик, не утруждая себя отпиранием двери, начал крошить её топором. Сердце старика трепыхалось как раненая птица. Проснувшись в холодном поту, он обнаружил, что это был всего-лишь сон. Но жизнь шла и несла новые кошмары. Однажды дед лежал, зарывшись в уютную подкроватную пыль, когда в дом ворвались чужаки. Несколько коротких автоматных очередей, и сквозь перину на деда закапали тяжёлые алые капли. И опять он проснулся в липком поту. И до вечера плакал, не в силах успокоиться. Но куда страшнее было повторение этого сна в реальности. Старик не понимал ничего. Родившиеся новые дети говорили на совершенно непонятном наречии и делали непонятные вещи. Потом в доме появились неведомые компьютеры. И как-то жизнь начала сбавлять громкость. Стало меньше гостей. Жильцы выходили только по необходимости. Из квартир исчезли всякие ползучие гады, но появились милые кошечки. Громкий шум, именуемый почему-то музыкой, постепенно спрятался в малюсенькие наушники. А непослушные дети, пугавшие криками всю округу, часами смирно смотрели в светящиеся прямоугольники. Но эта тишина для деда стала ещё страшнее. Она была пропитана ледяным отчуждением и горечью людского одиночества. Пляска страстей, что била по нервам старика, сменилась спокойствием морга. Однажды дед наблюдал за пареньком, тот истово строчил на клавиатуре, покачивая головой в такт одному ему слышимой музыке. Затем встал, прошёл в соседнюю комнату, несколько секунд смотрел пустыми глазами на скончавшуюся полчаса назад бабушку, после сел за компьютер. Его пальцы резво набрали: “у меня бабка каданула чо делать”. И тогда деду приснился последний кошмар. В дом пришли незнакомцы и сообщили, что дом подлежит сносу. Зачем, почему... этого старик уже не слышал. Ибо уже не различал, где сон, а где явь. Разравнивавшему каменное крошево старого дома бульдозеристу и в голову не могло придти, что он хоронит последнего в городе домового.