Полагала, что эта процедура будет самой худшей. Думала, что не было большего унижения, чем быть склоненной мужским предплечьем и прижатой к холодному столу локтями и грудью. Сам сэр Ротфилд взял на себя труд развести плоть моих бедер и посмотреть на место, которое, как меня учили, было нечистым.
Меня дотронулись и растянули там, где росли пушистые светлые волосы, и старик сделал заметки.
— Ее девственная плева не повреждена. Прямая стимуляция не вызывает немедленного возбуждения. Прижигание клитора может не понадобиться.
Не знала, когда я начала кричать, но обнаружила, что это был мой голос, звучавший как визг банши.
— Пожалуйста!
— Ты касалась себя тут, Алиса? Терлась этим местом о вещи, будучи запертой в своей комнате?
На меня накатила волна паники, и я начала бороться с рукой, давящей на спину. Я чувствовала, как кровь притекает в голову, и знала, что скоро упаду в обморок. Мальчики, Красная Королева, смеющийся Безумец из Чешира, я справлялась с ними ночь за ночью. С ними, но не с этим.
— НЕТ!
— Хроническая мастурбация может и не быть причиной ее нервного расстройства. Подними ее, Кэлвин. Лед успокоит ее волнение.
Я услышала, как старик отошел и обошел вокруг стола, будто ничего плохого не случилось.
— Ее должны связать и оставить в мягкой камере, чтобы обуздать любое желание причинить себе вред. Я хочу, чтобы ее доставили сюда утром для дальнейшей диагностики.
За все эти годы, что близнецы издевались надо мной, когда сидели на моей груди и ногах, чтобы царапать и кусать все, что их душе угодно, никогда не прикасались ко мне таким образом. Красная Королева, возможно, была бесстыдно голой, но никогда не привлекала внимания к этой ее части. Даже смеющийся Безумец из Чешира никогда не смотрел мне в глаза.
Мне дали рубашку, чтобы прикрыть дергающихся ягодицы. Меня отпустили, и я сползла вниз со стола.
Достигнув пола, я заплакала.
Кэлвин потянулся, чтобы поднять меня. Не подумав, я вскочила на ноги и попыталась уйти от человека-стены. Не было никакого выхода. Моя щека встретилась с ковром и словно вес лошади обрушился на мое тело, заставляя меня подчиняться. Я не была уверена, что мои кости не раздробит.
Хорошо отполированные туфли попали в поле моего зрения, и сэр Ротфилд выразил свое неодобрение.
— Ее родители уверили меня, что она была кроткой. Интересно, сколько еще лжи мы раскроем.
Меня раздавит этот огромный вес, как чернику. А потом меня подняли рукой за шею, чтобы я кинуть в комнату, где со мной делали больше, чем атака моих женских частей.
В комнате, от пола до потолка обложенной кафелем, были сорваны последние одеяния моей скромности. Обнаженную меня привязали к стене за запястья и полили из шланга холодной водой, которая кристаллизовалась возле водостока. К тому времени, как Кэлвин отключил шланг, силы меня покинули, мышцы непроизвольно сокращались, а сама я была тиха, как церковная мышь. Даже мои соски посинели.
Когда мои запястья освободили, поймали прежде, чем мои колени ударились об пол.
Меня как макаронину начали одевать. Каждую руку просовывали через рукава странную одежду, которая завязывалась сзади. Она прилипала к моей мокрой коже. Затем последовало нечто более странное: свежее белье с рукавами, вдвое длиннее, чем мои руки. Ее обвязали вокруг меня и каким-то образом скрепили за спиной.
От него не избавиться.
Не имея сил, чтобы попытаться, даже желания ясно мыслить, я села на горшок и приказала организму облегчить мочевой пузырь.
И сделала это.
Меня посадили в кресло и велели открыть рот.
Я выполнила.
В качестве ужина подали рагу. Из кролика.
Дверь открылась, мои болтающиеся ноги коснулись мягкого пола. Все было белым, даже одеяло, стены и пол были мягкими.
Меня оставили одну. Дверь в камеру закрылась, свет в комнате мерцал, отбрасывая тени.
Пока я часами лежала, к моим пальцам на ногах возвращались некоторые ощущения, мои плечи начали болеть, и мне хотелось пить. С завтрака не получала никакого напитка. Рагу было соленым, а чая не подали.
Слезы вернулись, когда мои мысли обратились к тем, кто позволил этому случиться.
Будет ли моя мама скучать по мне?
Знал ли мой отец, что меня ждало в этом ужасном месте?
Неужели они и правда так сильно меня ненавидят?
Жужжащее электричество проходило по нитям в лампочке, но бесконечный свет ничего не значил. Тьма не требовалась, чтобы пребывать в страхе перед моими демонами. На самом деле, я приветствовала их. Они никогда не оставят меня... никогда.
Где-то в многочисленных палатах больницы начали тикать часы.
Как и всегда, я знала, что, если поверну голову, увижу, что белый кролик нашел дорогу в комнату. Знала, что он будет следить за мной.
Безопаснее всего быть спиной к стене, поэтому я прижала свои ослабленные ноги к полу и как червь поползла к углу.
Когда звон тикающих часов прекратился, наступило некое милосердие. Напротив меня, отражая то, как я прижалась к мягким стенам, возлегал смеющийся Безумец из Чешира.
Всю ночь указывал на меня пальцем и надрывал живот от хохота, поэтому я поняла, почему он так сильно смеялся: вся моя жизнь была шуткой.
Глава 7
— Меланхолия... нет ничего ненормального в том, чтобы слегка впадать в депрессию, начав лечение. Обычно новые пациенты чувствуют себя подавленными, и я с радостью заверяю тебя, Алиса, что с твоей неизменной готовностью вскоре последует выздоровление.
Мягкая депрессия была не совсем корректным термином, чтобы описать, в каком состоянии я пребывала. Я была несчастна. За время моего пребывания в приюте Ротфилд я стала презирать день гораздо больше, чем когда-либо боялась ночь.
Каждое утро я оказывалась в кресле перед столом сэра Ротфилда, усаженная вертикально с руками за спиной, из-за чего не могла сохранять равновесие. День за днем я была благословлена вниманием самого выдающегося психиатра во всей империи. Улыбки сэра Ротфилда казались добрыми, но были не более реальны, чем зубастая, маниакальная ухмылка близнецов, которые теперь кусали мои лодыжки, потому что не могли достать до рук.