– Абита, – осуждающе нахмурилась Гуди, – разве ты не знаешь, что натворил этот человек? Да он же пропустил средьнедельную службу!
«На службу, значит, в среду не явился», – поняла Абита. Живущим в пределах деревни надлежало посещать две службы в неделю, а не одну, о чем она нередко забывала.
– И он не только в почитании Господа нерадив, – громогласно, в праведном возмущении продолжала Гуди, устремив в сторону Джозефа обвиняющий перст, – но вдобавок лгун! Ведь он сказал преподобному Картеру, будто во время службы от желудочных колик на ногах не держался. А между тем соседи-то его видели дрыхнущим в амбаре и до службы, и после, и живо обманщика на чистую воду вывели! Это ж подумать только: самому преподобному солгал!
«А тебе, Гуди, – подумала Абита, – тоже неплохо бы в колодках посидеть – за постоянные сплетни, да за то, что вечно нос в чужие дела суешь».
На площади появились двое молодых парней – братья Паркеры, Люк и Роберт.
– Он все еще здесь? – удивился Люк.
– Ага, – ответила Черити. – И я этим, после того, что он натворил, нисколько не удивлена.
– Приговор был – четыре ночи, – подхватила Гуди. – Ручаюсь, в другой раз он службу уже не проспит!
Неспешно нагнувшись, Люк поднял с земли конское яблоко и запустил им в Джозефа. Замерзший навоз угодил бедолаге в плечо. Джозеф негромко, сдавленно вскрикнул.
– Что вы делаете? – ошеломленная, ахнула Абита.
Люк глянул на нее, словно не понял вопроса, снова нагнулся и подхватил еще одно из конских яблок.
– Он исполняет долг перед Господом, – пояснила Гуди Диббл. – Преподобный Картер говорит, что каждый из нас обязан изгонять Дьявола отовсюду… где б он ни затаился.
Остальные – и даже девчонки, и даже Гуди Диббл – согласно закивав, последовали примеру Люка, склонились к земле, за комьями мерзлой земли и навоза.
Абита прикрыла ладонью рот. Съежившийся в комок, Джозеф тоненько, жалобно заскулил под градом ударов.
Сильнее всего поражала серьезность бросавших: ни улыбок, ни смеха, свойственных этакому бесшабашному озорству, все лица мрачны, неподвижны… Пожалуй, будь все это просто жестокостью, Абита поняла бы бросающих куда лучше, но нет: они словно бы бились с самим Сатаной, неизвестно зачем вселившимся в бедного Джозефа.
В конце концов, огромное конское яблоко угодило Джозефу точно в висок. Истязуемый рухнул на бок.
– Прекратите! – закричала Абита, шагнув вперед.
Однако Эдвард ухватил ее за плечо.
– Абита, не надо.
– Пусти! – зарычала Абита, рванувшись из его рук.
И тут сзади строго спросили:
– Почему вы не на богослужении?
Все замерли.
Из тумана на площадь вышел худощавый, длиннолицый, лет около пятидесяти человек в шляпе с высокой тульей и длинном, просторном плаще – его преподобие Томас Картер собственной персоной. Тень широких полей шляпы, падавшая на лицо главного из проповедников, не скрывала ни густых, тяжеловесных бровей, ни сурового взгляда, оценивающего, взвешивающего любое слово и дело каждого.
– Взгляните на ваши руки. Они грязны.
Пораженные, собравшиеся на площади утратили дар речи.
– Вымойте руки и ступайте в церковь. Немедля.
Побросав комья грязи и конские яблоки, истязатели со всех ног бросились прочь, а Абита и Эдвард остались наедине с преподобным Картером. Оставалось только надеяться, что тот не видел, как Абита помогала Джозефу, иначе вряд ли примет их сторону в споре.
– Идемте со мной, – велел его преподобие.
Оба послушно двинулись следом за ним к дому собраний.
– Итак, Абита, ты полагаешь, что помогла Джозефу?
Абита разом похолодела.
– Я… я вовсе не хотела переступать границы дозволенного, сэр. Я только… только…
– Ты никогда не хочешь переступать границы дозволенного, однако переступаешь их снова и снова. Отчего же?
– Я… я стараюсь не… я вправду стараюсь!
– Ты полагаешь, что обошлась с Джозефом милосердно?
– Я просто подумала… подумала, что они так жестоки…
– Разве ты не понимаешь, что твои благие намерения препятствуют стараниям Джозефа обрести прощение? Препятствуют стремлениям всей нашей общины?
– Не знаю, сэр.
– Джозеф должен понять: его прегрешения осуждают все до единого. Это не всегда просто и – да, порою жестоко, но иного пути у нас нет. Если один из родителей наказует дитя за скверное поведение, но другой лишь утешает плачущего ребенка, уроки впрок не идут, и единство семьи под угрозой. Это тебе понятно?
– Да. Наверное, да, – отвечала Абита, изо всех сил стараясь сообразить, как все это связано с забрасыванием человека навозом.
– Все мы должны биться с Дьяволом заодно. Позволив же Дьяволу посеять меж нами рознь, погибнем. Так?