Сощурившись, пригнувшись, чтоб не цеплять макушкой низкого свода, он сделал еще пару шагов, но тут же остановился.
«Без толку все это, – подумал он. – Тут фонарь нужен».
Но, стоило ему повернуть назад, за спиной кто-то тоненько захныкал.
«Ребенок? Да нет, попросту эхо шутки шутит».
Покачав головой, он продолжил путь к выходу… но жутковатый негромкий плач не смолкал. Казалось, странные звуки сквозь уши ползут прямо в голову.
«Уходить надо», – подумал Эдвард.
И тут плач перешел в шепот – в шепот, обращенный к нему, только слова удалось разобрать не сразу.
– Помоги… пожалуйста… помоги…
Эдвард замер на месте. Вроде бы детский, голос казался неестественно гулким, так что и не понять, вправду ли его слышишь, или слова звучат только в твоей голове.
– Хелло! – окликнул говорящего Эдвард. – Кто здесь?
– Помоги мне.
– Держись, я принесу фонарь и веревку. Подожди малость.
– Мне страшно.
– Держись, держись. Я скоро вернусь.
– Не могу, не могу удержаться, вниз соскальзываю!
Эдвард призадумался. С одной стороны, голос странный, почти нечеловеческий… однако кому, кроме человека, он может принадлежать?
– Помоги!
Нет, это ему уж точно не чудится.
– Помоги мне!
Вдали, во мраке, мелькнуло личико – детское, вероятно, мальчишеское, едва ли не мерцающее. Озаренное причудливым призрачным светом, оно словно бы парило над полом пещеры, подобно отделенной от туловища голове.
– Помоги же! Пожалуйста!
Гулко сглотнув, Эдвард опустился на колени и со всей быстротой, на какую хватило храбрости, нащупывая путь топорищем, пополз к ребенку. За первой пещерой оказалась вторая; здесь пол шел под уклон. Эдвард потянулся к ребенку, однако малыш, точно дразня его, легким облачком дыма отпорхнул прочь. Тут-то Эдвард и обнаружил, что перед ним вовсе никакой не ребенок, а… а…
«А кто же? Рыба? Рыба с детским лицом?»
Вскрикнув, Эдвард отдернул руку.
«Ребенок» захихикал, заулыбался, обнажив два ряда крохотных игольно-острых зубов, а Эдвард сумел разглядеть, что плоть жуткой твари дымчата, полупрозрачна – что сквозь нее кости видны!
– О Боже! Господи Иисусе!
Тут что-то коснулось его затылка. Невольно вздрогнув, Эдвард обернулся назад. Еще лицо, совсем рядом, нос к носу с ним. Еще ребенок… но нет, глаза-то, глаза – что глубокие черные ямы! Разинув пасть, жуткая тварь завизжала, а следом за ней завизжал от ужаса Эдвард, и сзади тоже раздался пронзительный визг.
Вскочив, Эдвард ударился макушкой о низкий свод подземелья так, что в глазах помутилось, и полетел, покатился куда-то вниз, тщетно стараясь нащупать во тьме хоть какую-нибудь опору. Сильный удар о камень, жгучая боль от столкновения со стенками ямы – еще, и еще, и еще… и, наконец, спустя целую вечность, падение кончилось.
Эдвард открыл глаза. Лицо мучительно саднило, голова раскалывалась от боли, а вот ниже шеи он не чувствовал ничего, и понимал, что это истинное благословение – ведь тело его наверняка превратилось в бесформенное кровавое месиво. Из груди сам собой вырвался стон.
Вокруг должна была царить непроглядная темнота, однако спертый воздух подземелья мерцал неярким зеленоватым светом, и в этом свете Эдвард сумел разглядеть скальные выступы, валуны… и россыпь костей. Куда ни глянь, всю землю устилали кости!
«Где это я? – подумал он, однако ответ ему был известен. – Я в Преисподней».
И тут Эдвард увидел его – Дьявола, самого Люцифера. По-собачьи сидящий невдалеке, зверь не сводил с него глаз, пары щелок, пылающих серебристым огнем. Казалось, их опаляющий взор пронзает душу насквозь, видит весь его позор, все прегрешения до одного: и как Эдвард лгал отцу, и как хулил имя Господа, и книги, все эти пагубные книги, купленные в Хартфорде, а самое главное – все его сладострастные рисунки, все портреты Абиты.
– Господи, прости меня, грешного, – прошептал он, пусть даже знал, что Господь не простит, что Господь от него отступился.
Призрачные твари с детскими личиками спорхнули вниз, хихикая, заплясали вокруг, но Эдвард, не в силах отвести полных ужаса, вылезших из орбит глаз от Дьявола, их даже не заметил.
Дьявол тяжкой поступью двинулся к Эдварду.
Эдвард хотел было подняться, опереться на локти, отползти прочь, но лишь задрожал, да кое-как сумел сморгнуть с глаз слезы.
Зверь ткнулся мордой в лицо Эдварда, принюхался, обдав щеку жарким дыханием, лизнул подбородок и шею… а после – резкая, острая боль: клыки зверя глубоко впились в горло.
Слыша, как Дьявол громко, с чавканьем лакает его кровь, Эдвард устремил немигающий взгляд вверх, к тонкому лучику света высоко-высоко над головой. Мир вокруг начал меркнуть.