Казалось, Гаотона остолбенел.
– Произведения мастеров его уровня очень сложно подделать, – продолжила Шай. – Особенно не имея под рукой оригинала. Без прямой помощи Шу-Ксена я бы нипочем не создала безупречную подделку. Он объяснил мне особенности его манеры, познакомил меня со своими приемами и методами. Научил тонкостям работы с кистью.
– Но ты могла просто вернуть ему оригинал, – удивился Гаотона. – Почему не сделала этого?
– Он умирает, – ответила Шай. – Нет смысла хранить ее у себя. Поскольку любимой женщины уже нет в живых, он решил, что и созданной для нее картины не должно быть на этом свете.
– Бесценное сокровище, – с трепетом в голосе произнес Гаотона, – утрачено из-за глупой гордыни.
– Это было его сокровище!
– Уже нет, – возразил Гаотона. – Картина теперь принадлежит всем, кто хоть раз ее видел. Зря ты согласилась, ведь уничтожение шедевра такого масштаба оправдать нельзя ничем. – Он поколебался. – И все-таки я тебя понимаю. Ты поступила по-своему благородно. Твоей целью был Лунный скипетр, а подвергаться дополнительному риску ради уничтожения картины было безумно опасно.
– Шу-Ксен обучал меня живописи с юных лет, – промолвила Шай. – Отказать ему в просьбе я не могла.
Было очевидно, что Гаотоне не по душе поступок Шай, но ему все же были понятны ее мотивы.
«О ночи!»
Шай чувствовала себя беззащитной.
«Это нужно сделать, – сказала себе Шай. – И возможно…»
Но Гаотона не отдал ей пластины. Впрочем, она и не ожидала, что отдаст. По крайней мере, не сейчас. Не раньше, чем она исполнит то, что согласилась сделать. То, до завершения чего она не доживет, если не сбежит.
Гаотона и Шай испытали свежеизготовленные печати. Как и планировалось, действие каждой продержалось не меньше минуты. А перед мысленным взором Шай наконец-то окончательно сформировалась целостная картина того, как будет выглядеть завершенная версия души императора.
Вскоре они разобрались с шестой печатью, и Гаотона выказал готовность к испытанию следующей, но…
– Вот и все, – сказала Шай.
– Все на сегодня?
– Вообще все, – ответила она, убирая последнюю печать.
– Ты закончила? – Гаотона устало откинулся на спинку стула. – Почти на месяц раньше отведенного срока?
– Еще не закончила, – ответила Шай. – Самое трудное по-прежнему впереди. Видите ли, мне предстоит вырезать несколько сот печатей, объединить их друг с другом и затем изготовить корневую печать. В последний раз на создание значительно менее сложного, но все же более или менее похожего комплекта ушло почти пять месяцев.
– А осталось всего двадцать четыре дня.
– А осталось всего двадцать четыре дня, – подтвердила Шай и сразу ощутила укол совести.
Нужно бежать. И как можно раньше. Она не может себе позволить довести работу до конца.
– Тогда не стану тебя понапрасну отвлекать, – произнес Гаотона, вставая и разматывая рукав.
День восемьдесят пятый
«Да», – подумала Шай, продвигаясь вдоль своей постели и роясь в бумагах.
На столе места уже давно не хватало, поэтому она разложила стопки листов поверх покрывала.
«Несомненно, его первая любовь уходит корнями в прочитанные в юности книги. Потому-то… у Куршины рыжие волосы… Но это все на подсознательном уровне. Он этого не осознавал. Значит, спрятано глубоко».
Как же она пропустила такое? Разумеется, эта часть воссоздания была самой сложной, поскольку затрагивала сугубо личную жизнь императора, а не ту, что у всех на виду. Да и вообще, императором Ашраван был не от рождения.
В общем, оказалось, что до завершения проекта гораздо дальше, чем ей казалось до сегодняшнего дня.
А время безвозвратно утекает!
Она добавила свое открытие к печати, над которой работала. В нее Шай сводила все переживания и опыт Ашравана на романтическом поприще. Все, что смогла обнаружить. Среди них нашлось место и смущению, и стыду, и гордости – всему тому, о чем она уже имела представление благодаря хроникам и личным записям императора. А также благодаря устным воспоминаниям его приближенных. Кроме того, идя на оправданный риск ради наполнения души императора истинной жизнью, она кое-что добавила от себя. Например, встречу с кокетливой женщиной, чье имя Ашраван, как ни силился, вспомнить не смог. Праздные фантазии.
Близость с той, кого уже и в живых-то нет.