Харли выругался на родном языке.
– Колдуны вроде него что угодно с тобой сотворят, окажись в их распоряжении частичка твоего тела. Ты же сама видела, как он каждый день клеймит дверь кровью Шай.
– Ну, вряд ли он многое сможет, располагая только волосами и ногтями, – скептически заявила Шай. – Да он просто хвастает. Чтобы сработали его печати, нужна кровь, и только кровь. Причем кровь свежая, взятая не позже чем за день. Уверена, в этом письме он просто рисуется перед братом.
– Все равно о том, что он пишет, даже помышлять негоже, – заявил Харли.
– Я бы не стала из-за этого беспокоиться, – пожала плечами Шай.
Стражники обменялись многозначительными взглядами.
Через несколько минут караул сменился. Харли и Юил ушли, перешептываясь, а поддельное письмо Харли спрятал в кармане.
Вряд ли клеймящего станут сильно бить. Зато припугнут обязательно.
По вечерам он наведывался в окрестные питейные заведения. Шай было слегка жаль его. Когда клеймящий получал весточку из дома, он приходил вовремя и порой выглядел воодушевленным. Когда новостей из дома подолгу не было, он пил. Сегодня парень казался грустным. Значит, новости запаздывали.
А то, что случится вечером, уж точно не сделает его счастливее.
Но тут Шай вспомнила клеймо на двери и повязку, которую приходилось накладывать на руку после того, как он пускал ей кровь, и жалость исчезла.
Едва караул сменился, Шай глубоко вздохнула и вернулась к работе.
Сегодня. Сегодня ночью она закончит.
День девяносто восьмой
Шай стояла на коленях среди разбросанных на полу эскизов печатей и исписанных убористым почерком страниц. Наступило утро, и через витраж лился солнечный свет, окрашивая комнату в красный, синий и фиолетовый цвета.
Перед ней на металлической пластинке лицевой стороной вниз лежала единая печать души, вырезанная из полированного камня. Камень души, как порода, от мыльного или другого мелкозернистого камня отличался в основном красными вкраплениями, казавшимися застывшими капельками крови.
Шай устало моргнула. Она и правда собирается бежать? За прошедшие три дня она спала… сколько? Пожалуй, в общей сложности часа четыре, не более.
Побег еще подождет. Необходимо сегодня хотя бы недолго отдохнуть.
«Отдохнуть, – устало подумала она, – и уже не проснуться».
Шай казалось, что изготовленная печать – самое прекрасное из всего, что она когда-либо видела. Ее предки поклонялись камням, падавшим с неба. Называли их душами низвергнутых богов. Такие камни обрабатывали, придавая форму, мастера-ремесленники. Однажды Шай решила, что поклоняться тому, что сам же и создал, глупо.
Но сейчас, вложив всю себя в эту печать, она стояла на коленях перед собственным творением; сейчас ее переполняли чувства. Суметь за три месяца выполнить то, что обычно занимает годы, и завершить печать в последнюю ночь неистовой, отчаянной работы… В течение этой ночи она внесла изменения в свои записи и в саму душу. Кардинальные изменения. Шай не до конца понимала, вызваны ли эти изменения каким-то фантастическим видением финального результата, или они всего-навсего ошибочные идеи, плод усталости и заблуждений. Станет ясно только после того, как печать наконец-то будет применена.
– Эта твоя штуковина… она готова? – спросил охранник.
Шай уже и не помнила, как двигала по всей комнате мебель, как двое охранников переместились в дальнюю часть комнаты, максимально освобождая для нее пространство. Не помнила и того, как вытаскивала из-под кровати стопки бумаг, а затем снова лезла туда же за новой порцией записей.
Закончена ли печать?
Шай кивнула.
– А для чего она? – спросил стражник.
«Ночи!» – подумала Шай.
Все верно. Стражники ни о чем не догадываются, поскольку всякий раз при появлении Гаотоны они покидали комнату и разговоров Шай с ним не слышали.
Бедные Бойцы. Вскоре их отправят на какой-нибудь отдаленный форпост империи, где до конца жизни им придется охранять проходы к далекому Теодскому полуострову или что-нибудь в этом роде. Там они никому не расскажут, пусть даже и совершенно случайно, о событиях во дворце, которым стали свидетелями.
– Спроси у Гаотоны, если тебе интересно, – мягко ответила Шай. – Мне рассказывать запрещено.
Шай благоговейно взяла печать и положила ее на подушечку из красного бархата в заранее приготовленной шкатулке. Там в специальном углублении уже лежала пластинка, выполненная в виде большого тонкого медальона. Шай закрыла крышку и придвинула к себе другую шкатулку, размером побольше; внутри хранились пять печатей, вырезанных специально для предстоящего побега, и две были уже использованы.