Эх! И где теперь Кату? Не эта ли крохотная звёздочка в углу карты? И затерялся в бесконечности ненавистный сельхозинститут. А вокруг беспредельный космос.
Гай уставился на карту галактики, мучительно соображая, как и почему оказался на звездолёте. Последнее, что более-менее запомнилось, пока не помутилось в голове – это байкеры и волчок. А прочие воспоминания стирались или мелькали неприятными обрывками… И на экране всё так быстро менялось.
Крейсер КА-11 снялся с орбиты и отправился дальше по своему загадочному маршруту. Поток рекрутов, прибывающих из коммуникационных колодцев, постепенно иссяк. Перед тем как закрылось последнее чёрное отверстие, из него вылетел лашми, шлёпнулся на пол, гневно квакнул и резво вскочил, потирая ушибленный зад, но не роняя при этом достоинства. Так умели лишь вузюкумы.
К упавшему тут же подоспел дежурный и проштамповал, как положено. Сначала ухо, внедрив туда штрих-код, а затем и руку, с нажимом пропечатав на внутреннюю сторону ладони порядковый номер. Почему не на тыльную, как всем нормальным рекрутам? Гай мигом понял, в чём причина. У лашми шкура в основном бугристая, а гладкая лишь в пяти местах и два из них – это ладони. Там, где особо никто не приглядывался или не мог увидеть. Может быть, поэтому лашми так часто складывали ладошки, и эти жесты всегда что-то означали.
Новобранец взвизгнул от боли, но визг оборвался, едва он узрел номер.
– Что твоя сделала!? – завопил рекрут, наступая на дежурного.
Этот лашми плохо говорил на галакрите, как показалось Гаю, а транспертранслятором не обзавёлся, вероятно, из-за лашманской скупости и спеси.
– Пронумеровал, – пятясь, объяснил юнга, – для учёта.
Кадет-второкурсник не боялся лашми, но явно испытывал неприязнь к вузюкуми. Поскольку был равандоссцем. Брезгливая гримаса так и застыла у него на перламутровом лице.
Гай сталкивался с равандоссцами. Они иногда залетали на Кату, поскольку вели дела с тамошними фермерами.
– Зачем пронумеровал?! – лашми пребывал на грани истерики. – Не наша номер!
Он потряс проштампованной конечностью перед физиономией равандоссца. Тот скривился ещё больше и попытался отмахнуться.
– Чисел не понимаешь?
– Наша понимаем! – квакнул лашми. – Всё понимаем! Это девяносто один.
– Нормальная цифра, – юнга недоумённо моргал и озирался, ища поддержки у своих. Но остальные кадеты уже покинули ангар, отправившись ужинать и отдыхать. Гай слышал, как они переговаривались между собой. Так что юнга сочувствия не нашёл, но зато обрёл благодарных зрителей – множество пар любопытных и насмешливых рекрутских глаз, особенно тех, кто находился поблизости и был в курсе. До этого в загоне все скучали.
– Это девяносто один! Девяносто один! – завывал приставучий вузюк-лашми. – А мы – нет!
– Отцепись! – теперь кадет силился отодрать его от своей формы.
– Это девяносто первый! А мы – Хумфа!
– Чего? – искренне не врубился кадет.
– Хумфа – пятый! Пятый! А не девяносто первый. Хумфа – пятый сын князя Надобаба лашмани! Это стыд! Никто не назвал нас и десятый – Мудфа. Это плохо! Презренный равандоссец оскорбил самого Хумфа Надобаба лашмани.
– Чем я тебя оскорбил, тупица? Ну, девяносто, но зато… Первый!
– Наша твою заплюёт!
Гай вместе с другими наблюдал за представлением, попутно роясь в памяти. Когда-то, ещё до угрозы сельхозинститута, он мечтал о дальнем космосе, перелётах в неведомые миры; собирался покорять дикие планеты и создавать цивилизации… Когда-то. Сведений о вузюкумфлашми в его голове собралось не так много, но о плодовитости лашмани в галактике ходила молва. Имена же на феодальном Су-муне на вес золота – буквально. Их покупали за деньги и присваивали в результате сложного многоступенчатого ритуала. Поэтому вузюкумфские князья зачастую тратились на имена только трёх первых детей, а последышам давали порядковые номера. Иногда число доходило и до тридцати. Понятно, что про тех, кто из второй и третьей десятки нередко забывали. Потому вузюк-Хумфа так важничал и разорялся.