Вначале Андрей не был наказан, но никто не захотел летать под его командованием, экипажи один за другим выносили ему вотумы недоверия. Это его не удивляло, он знал, на что шел, когда блокировал двери кают.
Месяц спустя состоялось специальное заседание Совета Космологии и Космогации, призванное урегулировать то ненормальное положение, в котором из-за своего беспрецедентного и малопонятного поступка оказался великолепный специалист. Дать Совету официальное объяснение своим действиям Андрей отказался; когда ему предоставили слово, он сказал лишь: «Я считаю, что поступил честно, следовательно, должным образом. Одна проблема, давно требовавшая решения, наконец решена; то, что на ее месте возникла другая, вполне естественно Я выполнил свой долг так, как его понимал, и теперь с благодарностью приму любое решение высокого Совета». Его долго обвиняли в высокомерии потом ~ и в глаза, и за глаза.
Мнения членов Совета разделились; дискуссия быстро зашла — или ее участникам показалось, что зашла — в тупик. Во всяком случае, стало ясно, что директивно вопрос решить нельзя.
Тогда Совет призвал ко всеобщему референдуму пилотов, в результате которого Андрей довольно значительным большинством голосов был отстранен не только от командования, но и от пилотирования в составе экипажей навечно.
Не раз Андрею снилось с тех пор, что на Солнце сброшен он сам; не раз он с криком просыпался, чувствуя нестерпимый жар протуберанца…
Он шагнул вперед.
Люк еще не успел полностью раскрыться, еще не успокоился воздух в переходной камере, встревоженный выравниванием давлений, а он шагнул вперед, потому что там, по ту сторону распахивающегося панциря, он уже видел глаза Соцеро.
За спиной Соцеро были какие-то люди. Андрей видел их смутно, у него все плыло перед глазами.
Так они стояли.
— У тебя рубашка в крови, — произнес наконец Соцеро.
— Пришлось резко тормозить, — сипло ответил Андрей. — Да еще расхождение с этим дурным космоскафом… Текло из носу.
— И на ушах…
Андрей потрогал и тут же отдернул руку.
— Значит, и из ушей.
В глазах Соцеро стояли слезы. И гордость, и жалость, и только что пережитый страх.
— У тебя отнимут права, — сказал он, подразумевая яхтправа.
— Не привыкать, — ответил Андрей, и Соцеро понял, что Андрей имеет в виду гораздо большее.
— Ты мог крышку ангара пробить.
— Черт с ней.
— Ты чуть скаф с академиками не размазал.
— Провалились бы они все!
— Андрей, тебя же немедленно отправят обратно!
— Ха, посмотрим, как у них это получится. Я обогнал ближайший патруль на полтора часа. К тому же я, может, еще и нетранспортабелен, — добавил он почти кокетливо.
У Соцеро задрожали губы. И только тогда он обнял Андрея, а уж тогда Андрей обнял Соцеро. И повис на нем. Соцеро понял. Так и не успев расплакаться, он подхватил Андрея на руки и поволок прочь из залитого ослепительным светом ребристого ангара.
— Это мой друг, — сообщил он расступившимся людям.
Один из них бросился вперед и раскрыл перед Соцеро тяжелую дверь.
— Как я летел, — шмыгая носом, сладостно прошептал Андрей, прикрыв глаза. — Это же сказка… поэма… Если бы ты видел, как я летел.
— Я видел кое-что, — ответил Соцеро. — Псих. Бандит. Это мой друг, — сообщил он двум шедшим навстречу людям, которые молча прижались, пропуская их, к стене коридора.
— Ой! Дай я ногами! — вдруг опомнился Андрей.
— Ради бога, не гони волну, — ответил Соцеро. — Помолчи, подыши глубоко и умиротворенно. Умеешь?
— Умел когда-то, — улыбаясь, ответил Андрей.
Так они шли минуты три. Потом Соцеро остановился.
— Жми сюда, — велел он.
Андрей, продолжая блаженно улыбаться, оттопырил левый мизинец и изящно ткнул им в кнопку Дверь беззвучно спряталась в стене.
— Здесь я живу, — проговорил Соцеро, внес Андрея в каюту и бережно уложил на койку.
Потом уставился Андрею в глаза. Губы его опять задрожали.
— Андрей… я правда ничего не мог сообщить. Если бы просто нарушение режима секретности — знаешь, я бы куда его послал. Но это же ты… первопричина… — Он глотнул, дернув головой. — Кто мог тогда предположить, что эта ситуация даст такую исключительную возможность скакнуть лет на пятьдесят вперед! Если не успеем, — его лицо помрачнело, — ты и так бы обо всем скоро узнал… как и все. А если успеем — я бы к первому к тебе, к первому, веришь? Знаешь, мне даже снилось несколько раз — все уже хорошо, хочу рассказать, порадоваться, пришел к тебе, а ни слова вымолвить не могу. — Он надорванно засмеялся, продолжая ищуще заглядывать Андрею в глаза. — Ы! Ы! А больше — ни звука…
— Да ладно тебе, — сказал Андрей. — Давай подышим умиротворенно.
— Тебе не мерзнется? Не укрыть одеялом?
— Да нет, что ты! — Андрею было так уютно и тепло, как, наверное, с детства не было. — Посиди.
— Нет, но как ты догадался? Откуда?
Андрей заулыбался опять.
— Магическим путем, — загробным голосом сказал он. — Там, на перекрестках астральных путей, соединяющих поля восходящих и нисходящих инкарнаций…
Соцеро облегченно захохотал.
— Может, кофе хочешь? Или чаю? Хочешь чаю с медом, а?
— Погоди. Все в порядке, — сказал Андрей, — сейчас я прочухаюсь. Ты давай-ка излагай, что у вас стряслось.
ВРАГ на ОРБИТЕ
Вступление
Тема «звездных войн» всегда была большой редкостью в советской фантастике. Ее расцвет пришелся на 1920-е годы. И это понятно, ведь писатели того времени не только принимали участие в военных действиях (Первая мировая и Гражданская), но и жили в ожидании новой войны — за победу Мировой революции.
Можно вспомнить произведения Виктора Гончарова «Психо-машина» (1924) и «Межпланетный путешественник» (1924), в которых описаны межзвездные войны, или роман Николая Муханова «Пылающие бездны» (1924), в котором описана космическая война между Землей и Марсом.
После Великой Отечественной, благодаря усилиям Ивана Ефремова, восторжествовало мнение, что войн в космосе не будет, поскольку все цивилизации перед началом космической экспансии должны достигнуть высшей общественной формации, то есть коммунизма. Подразумевалось, что коммунисты друг с другом не воюют. Тем не менее, когда в США была принята к разработке программа СОИ, названная в прессе программой «звездных войн», в советских журналах и сборниках снова начали появляться небольшие и совершенно корявые рассказы, в том или ином виде критикующие эту программу, — читая их, можно было подумать, что у нас самих никогда не было военных космических проектов (хотя на самом-то деле вся советская космонавтика с момента ее рождения курировалась Министерством обороны).
В период разрушения стереотипов, обусловленный падением СССР, идея о мирном сосуществовании в космосе была быстро похоронена. Значительное влияние на этот процесс оказало бурное проникновение на книжный рынок англоязычной фантастики, в частности — «звездной оперы». В качестве образца российские фантасты взяли далеко не шедевры, а потому тема реальных военных разработок в космической сфере осталась без внимания и художественного осмысления.
Положение несколько улучшилось в начале XXI века. Взять хотя бы выход такого романа, как «Лунный вариант» Федора Березина (2004).
В разделе «Враг на орбите» представлены два рассказа, связанные общей и довольно необычной историей появления на свет. Один петербургский научно-популярный журнал (назовем его, допустим, «НС») заказал фантасту и популяризатору космонавтики Антону Ивановичу Первушину фантастический рассказ на произвольную тему, но «чтобы было про орбитальные войны». Первушин написал этот рассказ, озаглавив его «Выступление космонавта Комарова в сельском клубе» и снабдив небольшой статьей с кратким пересказом истории реальной военной космонавтики. Рассказ в том виде, в каком он был представлен в журнал, главреда не устроил, и со схожей просьбой сотрудники «НС» обратились к известному петербургскому писателю Андрею Наримановичу Измайлову, который, воспользовавшись научно-популярной книгой вышеупомянутого Первушина, написал свой вариант войны на орбитах под названием «Наш ответ Чемберлену». Но и этот вариант не устроил редакцию. В результате эти два рассказа были отпущены в «свободное плавание» и были позднее опубликованы в журналах и сборниках.