— Понял, — донесся голос Лайзе Иттурна.
— И ещё. Платформа должна уцелеть, но надо подстраховать западный склон. Энергии у вас хватит? Нужно совсем немного, две сотых лимитной.
Слышно было, как Иттурн спрашивал по внутренней связи. Донёсся голос Хемстона, резко и зло ответившего что-то.
— Хватит, — отчетливо произнес Иттурн.
— Спасибо, ребятки! — крикнул Паоло.
Защитные поля снимались неравномерно, вся высвобождающаяся мощь глубин ринулась в одном направлении. Полоса берега шириной в двадцать и длиной почти в пятьдесят километров откололась от материка и сползла в океан. Навстречу взметнувшимся двухсотметровым волнам полыхнул огнем страшный вулкан, почти не уступающий по размерам «Факелу». Взрыв смёл окрестные вершины. Единственным предметом, оставшимся в покое, был медленно поднимающийся Диск. Экипаж станции Червлено Плато смотрел, как гибнет проект «Терра». Материк, правда, уцелеет, во всяком случае, их плато. Но атмосфера перенасытится углекислым газом, океан нагреется почти до кипения, плюс вулканы, землетрясения, цунами. Жить здесь будет нельзя.
Море бурлило от подводных извержений, береговой шельф сползал.
— Засыплем мы соседей, — сказал Дан Гварамадзе.
— Ничего, — ответил Нильсен и, помолчав, добавил: — Пробьются на Диске.
С самого начала работ Центр перенесли в орбитальный городок. Координатор был в курсе, но все же Паоло пошёл докладывать Бахтеру.
В кабинете Бахтера не было ничего, кроме вывода информатора и нескольких переговорных устройств. С помощью индивидуального браслета можно говорить только с одним человеком, поэтому на Терре ими почти не пользовались. Паоло, протиснувшись вдоль спин толпящихся в кабинете людей, подошёл к Бахтеру и доложил, как прошло снятие силовых полей.
— Спасибо, — треснувшим голосом сказал Бахтер.
Он сидел согнувшись, глядя себе в колени, и сжимал в руках небольшой, слегка похожий на допотопный пистолет сварочный аппарат. Паоло удивлённо взглянул на инструмент, потом на информатор и передатчики. Сваривать в кабинете было решительно нечего. Но потом заметил, что прямо на стальной стене столбцом выжжено больше десятка имён и фамилий. Некоторые были знакомы Паоло.
— Диск глубинщикам передали? — спросил Бахтер.
— Да. — Паоло отвечал механически, он разглядывал список и не мог понять, зачем Бахтеру понадобилось выжигать имена своих сотрудников.
— Раскачали ядро… — виновато произнес Бахтер. — Теперь бы планету сохранить. Все отдали глубинщикам.
— Кого ещё нет? — спросил он вдруг.
— Команды Глубокого Хребта, — ответили из-за спины Паоло.
— Они скоро будут, — сказал Паоло. — Только немного задержатся. Иттурн обещал подстраховать западный склон шельфа.
— Чем? — Бахтер поднял голову. — У них забрали всё до последнего эрга.
— Там же совсем немного надо, — пробормотал Паоло. — Они говорили, что у них есть.
— Защитное поле Диска, — сказал тот же голос. — Его хватит. А сами тем временем отсидятся на станции. Пять километров воды, стены выдержат.
Паоло вздрогнул, вспомнив прибрежную равнину, проваливающуюся прямо в котловину у подножия Глубокого Хребта.
Бахтер положил сварочный аппарат, потянулся было к передатчику, потом поднял к лицу руку с браслетом и набрал номер. За ним второй, третий, четвёртый. Никто не отвечал. Бахтер взял сварщик, включил на самую малую мощность и начал писать на стальном листе:
Лайзе Иттурн
Семён Данько…
— Первая стадия полёта прошла без отклонений, но в начале второго цикла начались биения в плазмопреобразователе, разгон пришлось прервать и переходить в режим пространственного полёта с отклонением в полтора парсека от расчётного.
Вольт замолчал и поднял глаза от блестящей поверхности стола на лица людей. Все сидели, он стоял.
«Точно суд, — подумал Вольт. — Сейчас начнут перекрёстный допрос».
Он кашлянул, чтобы оправдать ненужную паузу, и продолжал:
— Остановка сделана в системе типа «Солнце» — жёлтая звезда и пять планет. Две малых на дальних орбитах, два газовых гиганта, одна очень близко к звезде — полностью выжжена. В зоне жизни — пояс астероидов.
— Так! — выдохнул председатель комиссии.
— Посадку произвёл на внутренней планете. На ремонт плазмопреобразователя ушло двое суток. Общие потери времени — пятьдесят три часа.
— Пояс астероидов обследовали? — спросил Юхнов, самый старый из членов комиссии.
— Две серии зондов.
— И что?
— Ничего, — ответил Вольт, зная, что именно такого краткого ответа ждёт от него Юхнов.
— Что же, — сказал председатель, — действовали вы правильно, а вот контрольной бригаде надо дать нагоняй. Можете идти.
Вольт вышел. Его тут же догнал Юхнов и, просительно глядя в глаза, проговорил:
— Как же так? Совсем ничего?
— Это была очень молодая планета, — ответил Вольт. — Там ещё ничего не могло появиться.
— Ах, как жаль! — пробормотал Юхнов.
— Я пришлю вам копию отчёта, — сказал Вольт.
Юхнов был одним из немногих энтузиастов, которые до сих пор не отчаялись найти в космосе жизнь. Шестьдесят лет он боролся за идею сплошного поиска автоматическими беспилотными кораблями, стал одним из виднейших специалистов и заслуженных деятелей, но идею свою в жизнь так и не воплотил и лишь изредка мог занести в картотеку данные о звезде, лежащей вне перспективной исследуемой зоны.
— А на первой планете? — спросил он.
— Жарко, — сказал Вольт. — Всё сгорело, даже камни. Много сульфидов, кристаллы блестят сильно…
— Ах, как жаль! — повторил Юхнов.
Он отошел, и Вольт направился к Лунапорту. Больше всего его удивляло, что он сумел так легко и правдиво солгать.
Гравитационный челнок тащился от Луны до Земли больше трёх часов, но это был единственный механизм, которому разрешалось пересекать озоновый пояс. Вольт устроился в кресле, протянул руку к информатору и набрал свой индекс. Информатор, пожужжав, выкинул белый кубик письма. Письмо было с Геи от Пашки. Оно уже трое суток ждало Вольта на Земле.
«Привет, извозчик! — говорил Пашка. — Значит, всё-таки ушёл от нас на дальние трассы? Слышал, ты теперь экспедиции обслуживаешь. Валяй, авось что-нибудь найдут. Это нам сейчас нужнее, чем всегда…»
Исследование второй планеты Вольт начал далеко за орбитами газовых гигантов. Даже теперь, неделю спустя, он, вспоминая тот миг, чувствовал в груди тревожный и торжественный холодок. А тогда он просто стоял и держал ленту спектрографа так, будто она могла разбиться и вместе с ней погибло бы чудо. Он растерянно думал, что должен кричать «Ура!» и прыгать от радости, а он никак не может вдохнуть воздух.
Потом планета, которую он уже назвал Ласточкой, раскинулась перед ним, огромная, живая, голубая и зелёная, а он летел, рассекая целебный воздух, и выбирал место для посадки где-нибудь на песчаном берегу, чтобы не помять травы…
— Нет, Анюта, ты просто не хочешь понять, — громко говорила своей соседке пожилая женщина, сидевшая впереди Вольта.
Вольт пощёлкал выключателем звуковой защиты, но она, очевидно, испортилась, Вольт продолжал всё слышать.
— Я не против охраны природы, — говорила женщина, — но пойми, дети должны бегать по траве, рвать цветы, ловить бабочек!
— Но ведь если все начнут их ловить… — робко возражала женщина помоложе.
— Пусть! — перебила первая. — Так же нельзя! Об этой охране твердят на каждом углу. Ребёнок ещё не умеет ходить, но знает, что травку топтать нельзя. Мало того, ему уже известно, что на Земле девяносто миллиардов людей и только девять снежных барсов. Дети моей группы до десяти считать не умеют, но эти цифры назовут, даже если их разбудить среди ночи. Анюточка, это ненормально! Мы заботимся о барсах, зебрах, кенгуру и забываем о своих детях! Правила должны ограничивать взрослых, я сама уже пятьдесят лет как не сорвала ни одной травинки, но дети! Отнимать у них детство — преступление! Смотри, тебе двадцать лет. Знаешь ли ты, что такое роса на босых ногах, букет полевых ромашек, венок из одуванчиков? Приходилось тебе нюхать лесной ландыш, чувствовать, как ползёт вверх по пальцу божья коровка?