Наталья Гончарова
Космическая Илиада
Космическая Илиада
Одинокий космический странник,
Отдаленных галактик изгнанник,
Отгоревшей звезды Белый карлик,
Как плащом укрываясь в Туманность,
На надежном плече Ориона,
Погибая, нашел утешенье,
Истекающих лет сожаленье.
Перед вечностью царств Персефоны,
Принимая материи тленность,
Хрупкой жизни конечную бренность,
Неизбежности горькую данность,
Что грядет, ни на что не взирая,
И тихонько свой век доживая,
Охлажденное сердце спасая,
Руки страха к огню простирая,
Согреваясь от братьев Атлантов,
Раскрасневшихся космоса углей,
Из самой черноты преисподней,
И раскрашенных в цвет Амарантов,
Что растут на далекой планете,
Над ночным небосводом которой,
Орион — безрассудный охотник
Из безумной любви к Андромеде
Жаркой страсти слепое дыханье
Расточает, роняя кометы.
Млечных пастбищ сады обгоняя,
Пролетая со скоростью света,
Осыпая с небес персеиды,
Что сгорят, в темноте пролетая,
Над землей, где растут Амаранты,
Самоцветов живые гиганты.
Где луна — диск грошовой монеты,
Как прожектор небесного света
Для людей, что живут на планете,
Одиноком небесном ковчеге,
На затерянном каменном бреге.
Звездной пыли немые потомки,
От божественных копий обломки,
И глядят на поникший половник,
Мечт, несбывшихся, грустный виновник,
Поглощенных земными страстями,
Ценность звезд, измеряя морями,
Нарекая земли маяками,
А себя, представляя Богами.
И не видя космической драмы,
В глубине бесконечной вселенной,
Как бесстрашный и дерзкий охотник,
Орион на ночном небосводе,
В главной партии пьесы нетленной,
Где Плеяды кружат в хороводе,
Чужих горестей, не замечая,
В бессердечном и юном забвенье,
Мимолетности жизни мгновенье.
Но грустит на плече Ориона
Белый карлик как Белый старец,
Вновь невинен как Белый агнец,
Помня, что его ждет Персефона
Тихо просит конца приближенье,
И услышав, беззвучных, стенанья,
Черной мантией, смерть укрывает,
Жизни свет собой поглощает,
Белый карлик во тьме угасает.
Неизбежное строк завершенье
Заурядной космической драмы,
Что в основе всего Мирозданья.
Алконост
Город — призрак и город — печали,
Ты Алконост заснеженной дали.
Ты ладья моей маленькой доли,
Молчаливой и горькой юдоли.
В ледяной и прозрачной купели,
Снежных пустошей дом свиристели.
Там где вьюги — зимы менестрели,
Белой вечности злые метели,
Поют песни беззвучной печали,
Укрывая снегами постели,
Где река спит в земной колыбели.
Творец
Остывший солнца диск, внезапно упадет
В прожорливое брюхо немого великана.
И ночь печальной тенью обоймет,
Столкнув земную сферу на дно глубокого кармана.
Там звезды, будто хлеба крошки
Там тихо сидя у окошка
Творец вселенной с клубком земною пряжи
Судьбы людской узор неспешно вяжет
И нить в руках, касаясь спиц, в тот час же исчезает
В земную пыль планиды превращает.
Писатель в самиздате, будто бос и наг…
Писатель в самиздате, будто бос и наг,
Иль только в рубище из испещренных текстом листьев.
Он странник, безымянный путник и всеми позабытый маг,
С уставшим и ненужным скарбом рукописей пожелтевших.
Хранитель осени и отслуживших срок иголок от хвои,
Страж памяти, гвоздик и васильков отцветших.
В отчаянном желании, чтобы его воспоминания стали как твои.
Без сонма критиков и штата редактуры,
Гранящих грубый камень слова и потерянного смысла.
Обрывки фраз, осколки звуков давно забытой струнной партитуры.
Падение вверх и вниз отчаянное восхождение, и бег по кругу
В бессмысленной надежде обрести утраченное вдохновение,
Чтобы пера дыханьем оживить остывшее мгновение.
Печатью вечности скрепить, огонь иллюзии
от сердца к сердцу передать огонь иллюзии друг другу.
Кирпич хранит лишь образов размытых очертаний…
Кирпич хранит лишь образов размытых очертаний,
Где улицы полны утраченных воспоминаний.
О том, что сказано или не сказано за сотню лет
От них осталось только звезд мерцание,
Да тишина проулков принявший немой обет.