Круна Берье
Космическая музыка
Берье Круна
Космическая музыка
Конечно, господин судья, я знаю, что совершил преступление. Я вовсе не любитель подраться, и, если бы не произошло всего остального, мне бы и в голову не пришло кого-нибудь ударить... особенно кого-нибудь из них. Я понимаю, это может повредить нашим торговым связям или даже привести к исключению. А виноват во всем Ивар - да, именно Ивар, - и если у суда хватит терпения выслушать меня, я расскажу, как все случилось. Да, конечно, постараюсь покороче.
Все началось в Хернесанде - так назывался город до звездной эры, а вернее, все началось в ресторане городской гостиницы. Только мы проиграли первые такты "Колыбельной" Ивара, как в его усилителе раздался треск. Теперь-то вы уже все сыты по горло этой мелодией - хотя я все равно, до самого смертного часа, буду утверждать, что она никуда не годится и сочинил ее халтурщик, - но в то время ее еще никто не знал. Публика сонный коммивояжер, читавший газету за угловым столиком, - раздраженно посмотрела на нас, а я прошипел Ивару: "Немедленно выключи эту бодягу". Бертиль, гитарист, подмигнул мне, и я понял, что он думает то же, что и я: "Ох уж эти мне аккордеонисты".
Я как раз получил трехмесячный ангажемент на выступления в городской гостинице... вы, может, слышали о трио Хельге Хернберга? Не слышали?.. Ну тут мне и подвернулся Ивар вместо моего прежнего аккордеониста, который взял расчет. Бертиль работал со мной уже год и почти столько же времени талдычил, чтобы я заменил аккордеон роялем. Дурак был, что не послушался.
Пожалуйста, господин судья, не подумайте, что я кощунствую, но мне действительно никогда особо аккордеон не нравился. В нашем трио есть еще бас-гитара (это мой инструмент) и гитара. А за аккордеон я держался так упорно потому, что нам довольно-таки часто приходится мотаться по разным ресторанам и кафе. Сами понимаете, аккордеон таскать с собой легче, чем рояль.
Аккордеонисты - большинство, по крайней мере, - народ немножко необычный, говорю по опыту, поэтому, наверное, когда-то и они сами и их инструмент вызывали легкую насмешку. Но Ивар побил все рекорды. Во-первых, ему, видите ли, понадобился микрофон и усилитель для аккордеона наверное, просто было лень как следует растягивать мехи. Во-вторых, он был убежден в своей способности сочинять музыку. И, в-третьих... если я скажу "звездный диалект", думаю, нет нужды в дополнительных пояснениях. Музыканты всегда говорят на своем особом жаргоне, но когда раскрывал рот Ивар, даже мы с трудом его понимали.
- Смените пластинку, старики, уши вянут от такой дохлятины, - выдал он нам на первой репетиции.
Я предложил прорепетировать венский вальс, но для Ивара все, что звучит не в такте четыре четверти, - "дохлятина". Больше всего ему хотелось играть свои собственные мелодии, например этот вот медленный фокстрот "Колыбельная". Я, как никак, тоже пишу музыку, кое-что даже исполнялось публично. Вы, может, слышали вот эту, которая начинается так... Да, да, господин судья, извините, я просто подумал... Ну не надо, так не надо...
Да, так на чем я остановился? Ну конечно, на Хернесанде. Итак, как я уже сказал, в усилителе Ивара раздался треск и единственный посетитель ресторана метнул на нас злой взгляд. К счастью, до двенадцати оставалось всего несколько минут, поэтому я сказал:
- Трио Хельге Хернберга благодарит вас за внимание и надеется увидеть вас здесь снова.
Публика насмешливо ухмыльнулась и опять уткнулась в газету.
Наш гонорар включал, как обычно, питание и жилье. Мы с Бертилем отправились в нашу маленькую мансарду и только успели повесить в шкаф концертные костюмы и налить по стаканчику грога, как ввалился Ивар, волоча свой усилитель. Обычный фабричный усилитель стоил две тысячи крон, а такая сумма была Ивару не по зубам. По крайней мере, тогда. Поэтому он сделал усилитель сам. Размером с эмигрантский сундук и почти такой же тяжелый, а в нем - каша из проводов и ламп. Ивар увидел описание в каком-то техническом журнале, накупил деталей, чего-то там паял и крутил, и хотя штуковина, которую он соорудил, имела весьма отдаленное сходство с описанием, она, как ни странно, работала.
Но сейчас Ивар выглядел озабоченным.
- Похоже, вся фиговина разболталась, - вздохнул он.
Он хотел сказать, как вы догадываетесь, что ему не удалось обнаружить причину треска. Ивар вынул отвертку и начал копаться в сплетении проводов.
- Пошел бы к радиотехнику, - предложил я.
- Э, эти гаврики ни черта не секут, - с презрением ответил Ивар. - Я показал его как-то одному такому охламону, когда у меня неуправочка вышла, так у того чуть котелок не лопнул. Утверждал, что разъемы барахлят. "Шутишь, парень, - сказал я ему, - в этой штуке нет никаких разъемов". И верно, оказалось, нужно было только поменять одну лампу, это я уж потом обнаружил.
Мы с Бертилем переглянулись и занялись грогом.
Не знаю, что уж там Ивар сделал - вряд ли он и сам это знал, - но ему удалось исправить усилитель, и два следующих вечера он работал безупречно. Несчастья начались только в субботу.
В ресторане были танцы и, как никогда, полно народу. Мы играли медленный фокстрот - снова "Колыбельную" Ивара (видите ли, я стараюсь поддерживать в моих музыкантах хорошее настроение, поэтому мы обычно исполняли эту мелодию один раз за вечер), как вдруг из усилителя раздался ужасающий вой. Танцующие от страха все разом аж подпрыгнули, а в зал влетел хозяин ресторана узнать, в чем дело. Ивар бросился к усилителю, но прежде чем он успел его выключить, вой вдруг сменился мужским голосом. Голос звучал возбужденно и взволнованно, бормоча что-то нечленораздельное, вроде "Аяр акабоб... аяр акабоб... аяр акабоб..." Наконец Ивар повернул выключатель - и во всей гостинице перегорели пробки.
Что тут началось! Хозяин крыл меня на все корки и грозился пожаловаться в Союз музыкантов. Когда же все кончилось и официантки задували свечи, раздобытые в спешке, пока вызванный электрик менял счетчик - старый разлетелся на мелкие кусочки, - я принялся за Ивара.
- Послушай, олух царя небесного, - сказал я ему в конце своей пламенной речи, - если ты немедленно не выбросишь эту дурынду в море и не купишь себе фабричный, придется тебе, милок, обходиться без усилителя.
Ивар послушно кивнул и обещал исправиться, в то же время рассеянно нащупывая в кармане отвертку.
- Ящик, наверное, поймал какую-то иностранную станцию, - пробормотал он. - Я где-то не то спаял. Но если...
- Почему ты его не выгонишь? - прошептал Бертиль.
Если бы я это сделал!
Не купил себе Ивар нового усилителя. Нет уж, он бы предпочел вовсе никакого не иметь. Каждую свободную минуту он нырял в свой сундук и копался в проводах и лампах. Нам оставалась всего неделя ангажемента в Хернесанде, когда Ивар заявил:
- Ну, капельмейстер, теперь я железно уверен, что барахлянка кончилась. В усилителе, - пояснил он, поймав мой недоуменный взгляд. - Можно я включу его сегодня, в последний час, только на пробу?
- Нет, Ивар, - я старался говорить решительно. - Ты же знаешь, как получилось в последний раз...
- Я гарантирую, что барахлянка кончилась. А потом у меня жутко болят руки, когда я жму на все пуговицы без усилителя. Будь человеком, капельмейстер! А я за это сбацаю твои песенки.
Утверждение Ивара о том, что у него болят руки от игры без усилителя, произвело на меня гораздо меньшее впечатление, чем обещание сыграть мои мелодии. До сих пор он называл их не иначе как "тягомотина" и упрямо отказывался исполнять, разве что на репетициях. Я мог бы, конечно же, ударить кулаком по столу, но... Ивар был парнем смазливым, да и играл недурственно, и часть публики - женщины, естественно, - приходила в ресторан только из-за него. Мы с Бертилем тоже извлекали из этого определенную выгоду - с одной стороны, потому, что это давало нашему трио хорошую репутацию, а с другой... Ивар ведь не мог провожать всех девушек после выступления - даже если бы ему этого очень хотелось, - а музыкантам во время гастролей вредно одиночество.