Созвучности с «Одиссеей» начали появляться постепенно. В другой написанной от руки заметке, датированной 17 августа, Кларк написал: «Выбираем имя героя Д.Б.» Они утвердили имя Дэйва Боумена, им потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что они пришли к отсылке к странствующему герою Гомера. «Буквально спустя несколько месяцев мы осознали, что лук – это символ Одиссея, – вспоминал Кларк в 1968. – Это был полностью бессознательный выбор. Я не могу поверить, что это было случайно». Открытие, что их астронавт походит на хитрого царя Гомера, по-прежнему не распространялось на название фильма. «Параллель с Одиссеем была в наших умах ясной с самого начала, задолго до того, как мы выбрали название», – вспоминал Кларк в 1972 году. К тому моменту они уже сократили название фильма от «Как была завоевана Вселенная» просто к «Вселенной», а 21 августа они снова это название расширили: теперь фильм стал называться «Туннель звезд».
В черновиках первых глав персонажа, который станет Дэйвом Боуменом, зовут Бруно. Он едет на своем управляемом компьютером Роллсе по «авто-хайвею», разделяющему «великий Вашингтон и Нью-Йорк», со своим сыном Джимми и собакой. Седые волосы Бруно говорят о его возрасте. Они едут в пусковой комплекс, который он запустит на орбиту, чтобы присоединиться к исследовательской экспедиции на Юпитер.
Внезапно их наполовину забытую книгу, которую он читал в детстве, Бруно вспомнил, как старая собака Одиссея вспомнила своего вернувшегося хозяина в конце его долгих скитаний, она начала вилять хвостом и умерла. Воспоминание об этом коротком эпизоде из величайшего из всех эпических произведений вызвало слезы на его глазах, и он отвернулся к боковому окну, чтобы Джимми не заметил их. (И что, подумал он, подумал бы Гомер об Одиссее, на который он скоро вступит?)
К середине лета Кубрик собрал ошеломительное количество информации, включая книги астрофизика Аластера Кэмерона, пионера компьютерной техники и искусственного интеллекта Ирвинга Джона Гуда, астронома Харлоу Шепли, научного репортера New York Times Уолтера Салливана и других. 28 июля он посмотрел на Кларка своим прозорливым взглядом и заявил: «Нам нужна потрясная тема с мифологической пышностью». Очевидно, их проект уже расширялся от «первого научно-фантастического фильма, который не будут считать мусором», до чего-то более мощного и потенциально более глубокого. Кларк вспоминает этот этап их совместной работы в своем первом черновике для статьи Life в 1967 году:
«В течение этого периода мы скитались по бесконечным тупикам и выбрасывали десятки тысяч слов. Объем и содержание истории постепенно расширялись и во времени, и в пространстве. К нашему удивлению, мы оказались вовлеченными в обсуждение ни много ни мало происхождения и судьбы человека. И то, что начиналось как история об исследованиях, начало иметь комплекс философских подтекстов».
Имея право на исправление, Кубрик перечеркнул большую часть последней фразы, прокомментировав: «Это звучит помпезно, и я уверен, что фразы наподобие этой вызывают негативный отклик у критиков». Хотя в перспективе его замечание было полностью точным и уместным, Кларк с трудом вычеркнул это предложение. Он продолжал:
«Были моменты, когда мне было немного страшно от того, что мы себе позволяем, в таких случаях Стэнли утешительно говорил: “Если ты можешь это описать, я могу это снять”. Хоть я и смог опровергнуть это изречение, я должен также отметить, что Стэнли впоследствии снял те вещи, которые я не мог описать».
Большая часть и этого тоже была перечеркнута режиссером, но только после того, как Кубрик переделал фразу: «Если это можно описать, это можно и снять», написав: «Опять же, вы добавляете творчество в написание». Это был один из массы других подобных комментариев.
Зависть Кубрика относительно заслуг авторов, которая проявилась в крайне публичной критике Терри Саузерна осенью 1964 года, когда он понял, что Саузерна слишком много хвалят за «Доктора Стрейнджлава», внезапно перекинулась и на его работу с Кларком. В биографической справке 1966 года New York Times процитировали Кубрика:
«Мы потратили большую часть года на написание романа. Мы оба делали главы и гоняли их туда-сюда. Для меня это лучший способ энергичной работы». На самом деле, нет ни одного свидетельства того, что Кубрик написал хоть слово в романе, хотя, без сомнений, он сделал существенный вклад в содержание и совершенно точно был главным автором сценария, который подвергался практически ежедневной переделке во время реальных съемок.