— Не умирай, комарик, — просила Кэтлин, — я принесу тебе новый цветок. Я принесу тебе столько цветов, сколько ты захочешь, только не умирай.
Комар опрокинулся набок, и она подставила ему лепесток, чтобы он смог подняться, но комар едва шевелил лапками. Она прерывисто вздохнула. Как ей хотелось, чтобы он снова начал летать! Она не отходила от него весь день. Комар лежал возле увядающего цветка, изредка двигая лапками, и лишь по этим движениям Кэтлин могла судить, что он ещё жив.
В первом часу ночи её сморил сон — она так и заснула, сидя за столом и положив голову на руки. Ближе к утру проснулась от неудобной позы и рассердилась на себя: зачем уснула? Она внимательно посмотрела на комара. Он лежал на прежнем месте, только все его лапки были подогнуты. Кэтлин тронула его черешком цветка, но комар не шевельнулся. Кэтлин встала и отвернулась, опустив голову. Комар умер.
Она сделала бумажный гробик и похоронила комара в теплице под елью, отметила могилку кусочком коры, а поверх положила тот самый цветок. Она не плакала, но на душе у неё было пусто и тоскливо. Кэтлин не знала об этом, но она просидела возле могилки шесть часов подряд. Потом, словно очнувшись, провела рукой по лицу, посмотрела на кору, под которой покоился её друг, и оказала:
— Ты был хорошим комаром. Ты был лучше, чем некоторые из людей.
И, поскольку в спальню, где её никто больше не ждал, возвращаться не хотелось, Кэтлин поднялась в рубку и продолжила работу. Она очень хотела домой.
***
Прошли годы. Могилка комара не была забыта: каждый праздник Кэтлин аккуратно клала на неё новый цветок. Кроме официальных праздников были у Кэтлин и свои, придуманные, например, День встречи с комаром или День осенних банок — ведь с праздниками жить веселей! Часто она сидела возле комариной могилки на скамеечке и вспоминала свою жизнь.
Она помнила, что когда-то любила человека по имени Патрик, и однажды даже была с ним счастлива — когда они танцевали на выпускном балу. В её памяти всплыла праздничная атмосфера той ночи — музыка, смех, разноцветные огни — и ей до ужаса захотелось снова потанцевать. Она прошла в каюту и достала ящик с платьями, которые когда-то нашила себе от скуки, и попыталась примерить одно, потом второе, но платья были малы. «Неужели я растолстела?» — изумилась Кэтлин, и было чему изумляться: она всегда была стройной девушкой и, в отличие от коллег, никогда не сидела на диете. А теперь, похоже, придётся.
«Вот к чему приводит ореховое печенье», — подумала Кэтлин и с этого дня начала ограничивать себя в еде. Странное дело! Она привыкла к своему образу жизни и о Земле вспоминала уже не с тоской, а с благодарностью. Она бросила писать письма и не вела больше бессмысленных разговоров, и в один прекрасный день отметила, что ей нравится её одинокая жизнь. Работа в теплице приносила удовлетворение, а компьютерные поиски давали уверенность в скором возвращении. Сколь ни шаткой была эта уверенность, Кэтлин за неё держалась, как утопающий держится за соломинку.
Она занималась спортом не один раз в день, а дважды — ей хотелось поскорее надеть платье. Кроме лишнего веса, появился ещё один странный симптом — кожа вокруг глаз была словно натянута, и от этого не помогал даже массаж для лица. Частично Кэтлин смогла избавиться от неприятного ощущения, когда догадалась наносить вокруг глаз масло взамен косметических кремов, которые давно кончились.
И только жизнь наладилась, если можно так сказать о положении Кэтлин, как вдруг произошла катастрофа.
Кэтлин только что приняла ванну и сушила волосы на полотенце, гуляя по теплице. С недавних пор она заметила, что её длинные волосы, прежде золотисто-жёлтые, потеряли цвет и потускнели, и начала понемножку подкрашивать их с помощью различных добавок. Она сделала в теплице удобные дорожки между деревьями, по которым было очень приятно гулять. Кэтлин давно уже называла теплицу садом, а каюту — спальней. Обошла вокруг вишни, которая выросла почти вдвое, а ягод стала давать меньше. Надо будет подумать об этом. Под яблоней лежало несколько яблочек, и Кэтлин подняла одно, отряхнула от земли и надкусила — оно было кислым.
Пожурила сливу за то, что уже два сезона подряд та не давала урожая, а потом прошла мимо шелковицы и винограда к голубой ёлке — ель не росла больше, так как при посадке у неё были подрублены корни и верхушка, но шишки из-под неё механизмы выметали регулярно. Пару лет назад Кэтлин взяла несколько еловых семян и шутки ради посадила, и все они взошли. Теперь у подножия большой ели красовались десятка два маленьких. «Это твои дети, — сказала она ёлке. — Когда мы прилетим, я их высажу на Земле. А у меня нет детей».
Она задумчиво поглядела на комариную могилку.
— Привет, — поздоровалась она. — Ты скучал без меня? Я пришла тебя навестить, я не забываю тебя. Помнишь, как ты летал в моей комнате? Мне было так весело с тобой. А помнишь, как я впервые нашла тебя в теплице? Прости, что болтаю, но мне больше не с кем поговорить, только с тобой.
Возле клумбы задержалась: её всегда привлекали цветы. Ей захотелось составить красивый букет, и она это сделала, но едва собралась отнести букет в каюту, бетонная дорожка под ней покачнулась. Кэтлин выронила цветы. И тут оглушительно зазвонила тревога, замигали сигнальные лампочки, и Кэтлин бросилась в раздевалку надевать скафандр. Руки у неё тряслись от волнения. Уже в скафандре, бледная как полотно, она вбежала в рубку и включила программу управления.
— Метеоритный дождь. Корабль повреждён. Опасность второй степени…
Корабль трясло. В любую секунду могла произойти разгерметизация. Хуже всего было то, что Кэтлин за долгие годы позабыла все инструкции. Она беспомощно металась по кораблю, хватаясь то за один рычаг, то за другой, и стиснув зубы просила «Магни» выдержать, в эту минуту корабль казался ей живым существом. Внезапно «Магни» так тряхнуло, что без шлема Кэтлин наверняка разбила бы голову. Она кубарем пролетела по всему коридору и расшибла руки и ноги, но кости остались целы. Сигнализация отключилась, и одновременно с этим погас свет. То есть абсолютно погас, на всём корабле.
— О господи, — выдохнула Кэтлин.
Попыталась встать на ноги, но корабль трясся, и не понять было, где пол, а где стены. Проползла три метра вслепую, не зная, на что надеяться, и на ощупь отыскала дверь в рубку. Она просунулась туда и увидела множество лампочек, как ей показалось сначала — это были звёзды. Кэтлин замерла. Позади неё был непроглядный мрак, впереди — непроглядный мрак и звёзды. Она немножко успокоилась.
— Что это я, — с укоризной сказала она. — У меня же есть фонарик.
Действительно, на шлеме был фонарик. Света он давал немного, но уж лучше слабый свет, чем никакого. Корабль по-прежнему трясся, но теперь было легче ориентироваться: она по-крайней мере видела, где верх и где низ. Держась за стены, подошла к пульту. «Надо выровнять ход корабля», — прошептала она и взялась за рычаги, и вдруг её тело стало необычайно лёгким. Она уже испытала однажды это ощущение — когда приняла пригоршню таблеток снотворного. «Наверно, я заболела, — подумала она. — Сейчас упаду», — но вместо этого почувствовала, как поднимается над пультом. Одновременно с этим тряска прекратилась. Кэтлин покрутила головой вправо, влево и при свете фонарика увидела летающие предметы. «Гравитация отключилась, — как во сне, пробормотала Кэтлин. — Всё кончено».
Находясь в ступоре, она пассивно наблюдала, как разрушаются тонкие перегородки и как обломки плавают по коридору. Прямо перед ней медленно пролетело что-то большое и тёмное. «Сейчас пыль забьётся в вентиляторы, и они остановятся, — думала Кэтлин, — потом выйдет из строя двигатель, и корабль будет дрейфовать в космосе, пока его не пробьёт метеорит… стоп, а метеоритный дождь-то кончился!» Как ни странно, но она осталась жива — маленькое человеческое существо в огромном обездвиженном корабле.