Продав свой груз овощей оптовику, получив за него намного больше денег, чем заплатил сам, включая оплату и перевозчику, довольный своей коммерческой смекалкой, Фиолет сел на скоростную дорогу и прибыл в столицу. Чтобы уже из неё направится в ту сторону, где в маленьком городке и ждала его Ива. Бесплатный транспорт этого мира был большим удобством, благом, дающим возможность всем, кто хотел, переезжать с места на место в поисках работы, учёбы, путешествий и для того, чтобы навещать родственников и друзей, у кого они были. Для бродяг обычно предусматривалось особое отделение в конце длинной машины, куда они и набивались, поскольку законные граждане не желали с ними находиться в столь тесном соседстве. Из того вовсе не следовало, что бродяги были все сплошь грязные и неопрятные, а законные граждане ухоженные и душистые. По-разному было. И бродяги иногда смотрелись как картинка, и граждане, имеющие где-то свой законный номерной ряд, порой отвращали любого, кто с ними сталкивался. Но тутошний народ как-то предпочитал не смешиваться с теми, кто означался термином «бродяги».
Довольный всем на свете, Фиолет поднялся на не самую высокую, серую и простонародную дорогу на опорах. В данный момент он не думал ни о чём плохом, удерживая в себе лишь полноту бытия. В том месте, где и было нечто вроде павильона ожидания для транспорта, он сел на длинную скамью, припаянную своим железным каркасом к высокой ограде, защищающей место посадки и высадки людей. Трудовые деньги, спрятанные во внутреннем кармане, грели его грудь. Солнышко сияло в ясном синем небе, и весь он целиком был наполнен таким вот сиянием. Долгое ожидание не казалось неприятностью, поскольку он попал во временной разрыв в графике движения общественных машин. Раздумывая над тем, не стоит ли поискать ближайшую столовую, ленясь встать со скамьи, поскольку он заметно устал за дни работы и длинную поездку на лошади, он увидел миловидную маленькую и румяную старушку с новенькой кошёлкой. Она села зачем-то рядом с ним, хотя народу на длинной скамье не было.
– Пагода – радость душе! – сказала старушка.
– Твоя правда, матушка, – отозвался Фиолет, не желая обижать приветливую старушку.
– Тебе не тяжело ходить в таких огромных ботинках? – спросила старушка.
– Нет, – ответил Фиолет.
– Ты где такую нелепицу и раздобыл? – спросила старушка.
– Нашёл где-то, – ответил Фиолет.
– Нешто из серебра вещи валяются, где попало? – спросила старушка.
– Ты любопытная, матушка, – ответил Фиолет.
Неотвязная старушка потрогала его ботинки и, поражённая собственными осязательными ощущениями, застыла в полусогнутом состоянии. Словно бы её скрутил радикулит. – Так они вовсе не металлические! – воскликнула она.
– А ты видела, чтобы хоть кто бродил в металлической обуви? – засмеялся Фиолет, ничуть не рассердившийся на старую и назойливую бестолочь.
Старушка повозилась, помолчала. Потом вытащила из новенькой кошёлки чистейшую хрустальную бутылочку с водой. Следом она достала такой же безупречно-чистый стаканчик. – Солнышко-то как жарит, – сказала старушка.
– Печёт, – согласился Фиолет.
Старушка налила воду в стакан. От воды шла ощутимая прохлада, и Фиолет понял, как он хочет пить. И давно. Добрая соседка протянула ему воду. – Пей! А уж я после тебя. Не побрезгую, поскольку ты молод, а я стара, чтобы после меня тебе притрагиваться к посуде. Я всегда воду с собою ношу.
Фиолет выпил. Вода оказалась препротивной на вкус, и пока он соображал, отчего бы это было, удушливое и чёрное облако окутало его сознание. Будто воздушная каракатица опорожнила свой огромный мешок над его головой…