– Чего ты мелешь, баба – трепло! – крикнул он, хотя ничего из того, о чём и шёл разговор, значения не имело. – Никогда этого не было! Мельница хренова, мелешь муку из негодных слухов, из подлых наветов тех, кто так и не вышел на магистральную дорогу человечества. Так и тащится где-то вдоль колючих зарослей обочин.
– Конечно, я виновата. Прости, Радослав. Хотя бы за то, что не изжила из себя земное.
– Мало того, что тебя допустили до такого засекреченного проекта как «Паралея», тебя взял и Кук на свой звездолёт. Он мог, между тем, и найти предлог, чтобы тебя не забирать, если бы не захотел. А он захотел тебя, Вика. Я сразу понял. Ландыш сорвалась с его крючка, вот он и взял тебя. Иначе он придумал бы, что ты не подходишь по тем или иным характеристикам, возникшим новым обстоятельствам или даже то, что план поменялся. Он вещает о честности, но Кук, если ему надо, откинет эту самую честность в отношении того, кого ставит ниже себя. А ниже себя он ставит всех. Исключая, может и такое быть, меня. Поскольку я задачка не по его уму. Пелагее-то что? Взяла бы тебя и Алёшу с собой. Когда ещё тебе и сынишке пришлось бы побывать в блистающей подделке под райскую обитель. А потом отослала бы вас на Землю с первой же оказией. Тебе же, как той бабке из сказки про золотую рыбку, подавай уже и власть над самим Куком. Кто ты такая, Вика, чтобы сам Белояр Кук стал твоим? Белояр Кук никогда никому не принадлежал и принадлежать не будет. Ты из-за этого и плачешь. Что он не хочет с тобою прочной связи. Неужели ты так вклеилась в него с первого же забега?
– А помнишь, Радослав, как и ты хотел со мною прочной связи? На спутнике? Тогда, когда Нэя отказывала тебе в том, от чего ты ещё не мог отказаться. Я тоже тогда подумала, как бы мне «не вклеиться в него с первого же забега». Я же отлично понимала, что такой мужчина не полюбит меня никогда. А быть какой-то разовой или многоразовой наложницей – это настолько же больно, насколько унизительно. За что ты любил Ксению? Дело прошлое же. Она была такая непотребная в своих мыслях, поступках. Она ничего не имела за душою, кроме своей перелицованной шкурки. Я до сих пор не простила её за Нэю. За… За всё!
– Успокойся. Я её не любил ни на спутнике, ни потом. Я давал ей всего лишь свободу самообольщения. Только в молодости если…
– Тебе не жаль её? Оставленных детей?
– Мне всех жаль, Вика. А себя больше всех. Я утратил всё. Я прогрызал свои ходы в ГРОЗ, ведущие в другие уровни познаний и власти, такими нечеловеческими усилиями, такой нескончаемой работой, что иному человеку на такие усилия и затраты не хватило бы и двух жизней. Что в итоге? Ни особых сакральных знаний, ни опьянения от самой власти, ничего такого, кроме трехсотлетнего слизняка Вайса, сидящего под самой кровлей у неба, я там не обнаружил. Представь такое состояние ума, – переживание утраты всех иллюзий, до самого уже донышка, когда, как ни скреби, ничего не наскребёшь. Сухо, пусто. И вот сидишь с ощущением человека, грызущего ржавое железо, которое и есть эта самая подлинность, и понимаешь, что жизнь имеет несколько уровней, но в обратную сторону. Что золотой и сияющий, чистый и нержавеющий слой – всегда в далёком прошлом, в твоей собственной юности. А впереди уже настоящий нескончаемый каменный век, когда твой прах завалят надгробным камнем. Да и то в случае невероятного везения. Как у того же Вайса, имеющего родовой склеп и потому не подлежащего кремации. Или у тех героев, коим ставят каменные постаменты для памятников.
– Как горька твоя философия, Радослав. Тебя надо было назвать Гореславом.
– Надо бы. Да с тобой не посоветовались.
Вика задумчиво осматривала комнату, имея в запасе ещё нечто. – Радослав, – не могу ни произнести лишний раз твоё имя, так оно радует слух, – понимаешь, я хотела бы тебе посоветовать, забрать у Ландыш то кольцо, что всегда носила Нэя. Потом его, кажется, Ксения забрала себе. Оно и понятно, дорогущая и редкостная вещичка. Но дело в том, что оно мистическое, – Вика помялась, не зная, говорить дальнейшее или нет.
– Говори, если начала, – потребовал он приказным тоном, зная, как безотказно он действует.
– Видишь ли… – она всё вздыхала, всё тянула время, когда в любую минуту могла вернуться Ландыш, и разговор так и не состоялся бы. – Однажды, – мы же с Ландыш иногда ночевали вместе, – я проснулась посреди ночи. А впрочем, может, и утро было. Полный мрак, короче. Я ночник отключила умышленно, чтобы выспаться как следует после длительных своих слёзных и нервных потерь. А тут смотрю, Нэя сидит на краю моей постели, светится как ангел. Видно было её отлично, и даже сама комната освещается, хотя и смутно. Сидит и смотрит на спящую Ландыш. А та, что дитя, что мой Алёшка, бух в постель и уже отплыли в страну сновидений. Чистые души, чего же ты и хочешь. И говорит Нэя мне до того обычным и спокойным голосом, как будто мы на спутнике, – «Знаешь, Вика, ты скажи ей, пусть она отрастит себе длинные волосы. Он очень любит длинноволосых женщин. А то она на мальчика похожа. И пусть отдаст моё кольцо Радославу, а то Кристалл её высосет раньше времени, даже без моего на то желания. Ей нельзя его носить. Нельзя даже прикасаться к нему. Я и должна была ей отомстить за самовольное вхождение туда, где человеческий ресурс просто выгорает как тонкий провод, не предназначенный для мощного электрического напряжения. Ты понимаешь? Но ты также и знаешь, что я была доброй. Я не умею причинять зло никому. Я послала Радославу определённый сигнал, чтобы он задумался. Не знаю, послушает ли он меня. Ты напомни, что всё предельно серьёзно. Хорошо»? – и так мягок её голосок, как и был всегда. Вроде, угрожает, а угрозы не чувствуется. «Что», – задаю совсем уж идиотский вопрос, – «ты всё также и там занята своим творчеством»? Или уж со страху я сдурела. Не поняла. «Разве там, где я, нужны кому платья? Вика, сама же знаешь, что спрашиваешь чепуху». А ещё вот что сказала. «Ты, Вика, какую бы ненормальность или безумие он ни замыслил однажды, помогай ему во всём. Потому что он рано или поздно изберёт тот путь, что и приведёт к моему освобождению отсюда. Он знает, как меня вернуть на мою Родину в моём прежнем обличье. Пусть тебе это кажется невозможным. Это возможно. У меня на Родине мой отец и мой сын. Ждут меня. Я им нужна. Отец, но он мой отчим, мне и сказал при первой же возможности, что я могу к ним вернуться. Тогда я посчитала его слова за то, что происходит только в фантазиях безудержных фантастов. Я не поверила. Теперь знаю, что он, мой единственный и прошлый муж, и есть такая возможность моего возврата. Не к нему. Он мне давно не нужен. На мою Родину. К моему сыну и к новому изданию моей судьбы, которую Венд зажевал, как негодный автомат уникальную заготовку. Вика, ты прости мой технический кретинизм, но я говорю с тобою на том языке и в тех понятиях, кои и усвоила при своей жизни. Ты будешь для меня вроде гарантийной копии того, о чём я ему и говорила. А он не поверил. Ты передашь, и он поймёт, что не сходил с ума. А ты поймёшь то же самое. Я не сон, и не твое умопомрачение. Я настоящая Нэя, которую ты знала на спутнике «Гелия». Хотя я и другая теперь».