Капитан-Командор опустил машину посреди сверкающего в вечной ночи бриллиантового океана.
— Тебе не стоит выходить без специального костюма, — сказал он Денису, — ты все же не перворожденный. Я принесу протоплазму сюда. Ася, ты должна пойти со мной.
В общем, его приказ совпадал с моим желанием. Я помнила, насколько приятно мне было находиться на Янтарной Планете, и теперь ожидала того же.
Он открыл выход, и я непроизвольно испугалась за Дениса. Но оказалось, что Капитан-Командор предусмотрел все — за порогом продолжалось пространство корабля, отгороженное от сомнительной атмосферы планеты чем-то вроде пузыря. На самом деле, радужно-прозрачная стенка мешала проникновению внутрь любого внешнего воздействия. Когда проем закрылся, она лопнула, как мыльный пузырь, от прикосновения руки.
Мы стояли на застывшей волне. Под нашими ногами, в недрах планеты, что-то происходило: там перемещались цветные тени и мелькали короткие яркие вспышки. Здесь не было ничего, похожего на деревья, но «волны», вздымающиеся на разную высоту и в разные стороны, закрученные в воронки и разошедшиеся кругами, делали пейзаж настолько причудливо рельефным, что назвать его однообразным не смогло бы даже самое избалованное воображение.
От восторга я вновь оцепенела и буквально поедала глазами невозможную красоту застывшего мира, и тут меня доконало внезапное чудо: пошел снег. Снизу вверх. Огромными, с ладонь величиной, четко-кристаллическими снежинками. Они отрывались от поверхности волны и медленно, кружась и покачиваясь, поднимались в космос, и таяли где-то очень высоко. Я могла хорошо рассмотреть каждую, пролетавшую у моего лица, и была потрясена совершенной гармонией и неповторимостью каждой…
Из транса меня вывело прикосновение руки Капитана-Командора. Я вздрогнула от досады, решив, что нужно торопиться, но, обернувшись на него, успокоилась. Он никуда не спешил. Он считал, что самое важное происходит именно сейчас. Он пытался распознать мои чувства.
Он положил руки мне на плечи и явно прилагал невидимое, но чрезмерное усилие, преодолевая что-то внутри себя. Я чувствовала, как от него исходит широкий поток тепла, и это было странно, потому что, оказывается, всегда воспринимала его холодным. Но сейчас мы менялись местами. Вернее, он пытался быть мной, видеть и чувствовать, как я — и это ему стало-таки удаваться.
В эти минуты я до конца постигла его совершенство. Его ум был создан бесконечным, он ловил, анализировал и использовал любую информацию — все новое, что только попадалось на пути, и в этом заключался смысл его существования, его удовольствие, его пища.
«Вот в чем дело, — мысленно произнес он, — твои чувства — лучший подарок нашим родным планетам. Они очарованы тобой».
То есть, планеты каким-то образом отозвались на мое восхищение? Вот это да! Они живые, и я могу с ними общаться?!
А, ну да, я же сама ощутила Янтарную Планету как сестру.
Точно. Мы с ними — родня. Их и меня сделали звезды.
Фантастика…
Капитан-Командор отпустил мои плечи, взял за руку и повел дальше, прочь от танцующих снежинок. Идти стало легко. «Волны» под моими ногами равнялись друг с другом и слегка пружинили.
Он нашел, по-видимому, знакомое место, присел на корточки и приложил ладони к твердому покрову. Ледяная корка под его руками стала таять — они погружались в верхний слой планеты.
«Ты здесь появился?» — догадалась я.
«Да, и жил, пока меня не забрали Великие Правители. Я провел здесь не так много времени, гораздо меньше, чем в свое время Белый Командующий, и даже мало что помню».
Дальше вместо слов он передал картинку, которая была ему дорога — клочок младенческого восприятия, настолько чуждого моему сознанию, что все мои восторги мгновенно померкли. Полгода назад, когда лавина его боли ворвалась в меня, принеся с собой прорвавшиеся через блокаду воспоминания, эффект был похожим, и все мое существо ринулось отторгать чужие мыслеобразы — правда, безуспешно. Однако ничего мрачного в нынешнем воспоминании Капитана-Командора не было. Просто он видел все по-другому, и в следующий момент я поняла, в чем дело.
После появления его тело не было стабильным. Оно менялось. В какой-то, не очень долгий, период он был даже похож на птицу, а потом — на змею, а потом — на скорпиона.