Вручая Бугго наличные, младший секретарь компании заранее морщил пушистое личико, задирая недоуменно кустики бровей. А ну как раскричится сейчас Бугго Анео, начнет говорить и то, и это, доказывать и требовать! На сей счет имелась фраза (глядеть при этом вниз, в выдвинутый ящик кассы): «Сумма согласована в совете директоров и признана достаточной».
Однако Бугго схватила деньги, не считая, расцеловала жидкую пачку и убежала, грохоча стоптанными до пластика каблуками. Секретарь молча поглядел ей вслед и вдруг понял, что эта женщина нешуточно его пугает.
В десятке парасангов от космопорта, на городской окраине, имелась грандиозная барахолка. По выходным дням на плоский берег равнинной реки Саца выплескивались старые, истрепанные вещи, и с ними, как с пожилыми собаками, на прогулку приходили хозяева. Люди – продавцы, покупатели и праздношатающиеся – были разной степени изношенности: от новеньких молодоженов до дряхлых инвалидов; а вещи все приблизительно одной эпохи, которую называли «позавчера». Низко наклонялось над мутной Сацей небо, как будто оно страдало близорукостью и тщилось рассмотреть получше все эти груды старья, наваленные, как кучи мертвых водорослей.
На дереве – будь оно человеком, то непременно бы хромало и держалось за простуженный бок – кашляло музыкой радио, а рекламные голоса в нем звучали так, словно у ведущих началась предсмертная икота. С верным Хугебуркой Бугго бродила, увязая в песке, и закупала, закупала…
Рулоны синтеситца из забракованных партий с немодным узором «кринолиновая сетка», псевдомухояровые коричневые чехлы для кресел; сами кресла – из гибкого белого, выгнутого пластика, какого сейчас и в сторожке-то не увидишь; кухонное оборудование на ручной тяге, посуду из металлического ложнодерева, какая не употреблялась уже лет шестьдесят по счету Земли Спасения (стало быть, по эльбейскому – почти век). Стаканы, сделанные в форме бутонов, очень пузатых, с узким донышком, полагалось вставлять в проволочные треножки, иначе они опрокидывались. Бугго долго разыскивала эти треножки и в конце концов обрела двенадцать, из разных комплектов.
Вся эта груда полезных вещей обошлась Бугго в пятьдесят три экю, а еще пять пришлось заплатить слайдбордеру, чтобы довез до доков. Всю дорогу Бугго, оживленная, только о том и говорила, что о предстоящей покупке светильников – ей непременно хотелось в стиле «ярыжка», то есть похожие по форме на пивные бочонки, – чтобы гармонировали с посудой и узором на скатертях и постельном белье.
Говорила, непрерывно крутя головой, чтобы ни одной заоконной картинки не упустить – милые дома! милые деревья! – а в мыслях подпрыгивало: «Скоро! Скоро!». Скоро ремонт закончится, и наберет Бугго людей – много ведь не нужно, человека три от силы, – и начнет возить лес, и сахарную свеклу, и разные товары, вертясь все в том же треугольнике: Эльбея – Лагиди – Хедео, и как же будет интересна и полна жизнь…
Вечером того же дня, сидя впотьмах, при свете старого, погнутого фонарика, в разоренной ремонтом кают-компании, среди тюков и разбросанных кресел, Бугго ужинала со своим старшим офицером. То и дело возбужденными светляками вспыхивали ее глаза. Хрустя галетой, она восхищалась своей «Ласточкой» и строила планы.
Хугебурка не выдержал:
– Капитан, но ведь это все та же несчастная «Ласточка», на которой будут делать все те же скучные рейсы!
– Зато она моя! – сказала Бугго.
Хугебурка промолчал. Бугго надвинулась на него, обдав запахом свежего печенья, и добавила:
– Личностью в миру может быть только собственник.
Хугебурка поперхнулся чогой.
– А! – восторжествовала Бугго. – Значит, правда!
– Где вы это взяли – насчет «личности»? – кашляя, спросил Хугебурка.
– В одной богословской книге, – обиделась Бугго. – Вы что, думаете, я книг не читаю? Бог сказал людям: вот вам земли и планеты для обладания. Для об-ла-дания! Так? (Хугебурка кивнул). Человек утверждает себя в качестве личности именно правом владения.
– Вы – поразительное существо, – сказал Хугебурка. – Кстати, я связался тут с Калмине Антикваром, и он недоумевает, почему вы не обратились к нему раньше. Будут и лампы «ярыжка», и кое-что еще, по совершенно бросовым ценам.
– Когда? – спросила Бугго жадно.
В темноте Хугебурка пожал плечами.
– Завтра, послезавтра. Ребята, кстати, интересовались, нужны ли вам механики.
– Какие ребята?
– Антиквар и еще один. Охта Малек.
– А вы как считаете, нужны мне эти ребята?
– Подойдут.
– Решено, – сказала Бугго, зевая. – Господи, как я счастлива…
И вот уже лампы установлены и исправно освещают мягким, чуть приглушенным желтоватым светом свежеокрашенные переборки, пластиковые стулья приварены к полу и при сильной вибрации трясутся, как желе, а неряшливое царство Пассалакавы хрустит скатертями и стрекочет посудой из ложнодуба.
Вместо Пассалакавы в кухне функционирует Антиквар – то жует, зачерпнув горстью из коробки, корицу, то вертит ручку крошителя, чтобы полюбоваться мельканием причудливых ножей в прозрачной колбе.
Охта Малек, очень маленький, очень лохматый – так что за бурой шерстью почти не видно черт лица – с быстрыми глазками, скользит и вьется среди механизмов, не столько изучая, сколько впитывая в себя устройство «Ласточки».
Охта был не то подкидыш, не то найденыш; с детства он плохо питался и много пил, отчего физически и нравственно застрял в подростковом состоянии. Он любил механизмы, двигатели, электронные устройства – исступленно, физиологически, и являл звериную, нерассуждающую преданность тому, кто дозволял ему погружаться в эту стихию.
Бугго подписала последний акт приемки со служащими страховой компании.
И стала ждать.
«Ласточка» была готова к полету.
Несколько дней Бугго провела в порту, выясняя, нет ли фрахта на Хедео, Эльбею или куда-нибудь в шестой сектор; однако для «Ласточки» подходящего заказа не находилось. Поначалу Бугго не усматривала в этом ничего подозрительного и пребывала в неизменно веселом расположении духа. Денег у нее не осталось вовсе, и она жила в долг у своих подчиненных. С каждым днем Хугебурка все более мрачнел и старел. Бугго ни о чем его не спрашивала.
Однажды в порту она углядела господина Карацу. Тот беседовал с каким-то человеком – судя по хорошему, мало уместному на фоне складов костюму и озабоченному лицу, это был клиент. Никакого сомнения: они обсуждали условия погрузо-разгрузочных работ. Ничто другое не могло увлечь Карацу настолько, чтобы он не заметил своего бывшего капитана. Бугго подкралась к нему и ухватила за рукав. Караца увидел ее, наконец, и покрылся болотно-зеленой бледностью.
– Позвольте, – сказала Бугго бесцеремонно, – а у вас ведь тут заговор, да?
– Пустите! – дернулся Караца.
Клиент зачем-то обернулся, словно искал кого-то, но среди контейнеров никого больше не оказалось.
– Сознавайтесь уж, сознавайтесь! – напирала Бугго. – Вы же все тут сговорились, а? Решили меня задушить. Ну?
– Во-первых, здравствуйте, – сказал Караца недовольно морщась. – Что это вам пришло в голову, госпожа Анео? Впрочем, я слышал, что вы, кажется, не совсем в уме…
– А, так я не в своем уме! – захохотала Бугго. – Ну да, конечно! Признавайтесь лучше – вы здесь решили не давать мне контракта! Ну, облегчите душеньку! Вам-то что? Родные они вам, что ли? Просто кивните, вот так, – она медленно опустила голову, – да, да, да.
Караца молчал. Бугго отступила на шаг, поглядела на него чуть со стороны, а после отвернулась и быстро зашагала прочь.
Заговор, конечно, существовал, и Бугго знала о нем не хуже, чем Хугебурка. Никто на Лагиди не даст ей работы. Она заполучила «Ласточку», и на этом ее удача закончилась: корабль останется в порту – и так будет до тех пор, пока Бугго Анео не признает себя побежденной и не продаст свою собственность по той цене, которую ей назначат победители. Думая об этом, Бугго скрежетала зубами на всем пути домой.