А еще больше их заинтересовал рассказ о водяном хищнике с огромными зубами, от которого Рэнсом бежал уже в их мире и даже в их хандрамите. Все хроссы сошлись на том, что это «хнакра», и необычайно разволновались. Рэнсом узнал, что уже много лет в долине не появлялась ни одна хнакра. Молодые хроссы теперь всегда держали наготове оружие — примитивные гарпуны с костяными наконечниками. Обеспокоенные матери старались держать детей подальше от воды. А детишки постарше стали играть на мелководье в охоту на хнакру. В общем, сообщение о хнакре оживило жизнь.
Хьои отправился подправить лодку, и Рэнсом увязался за ним. Ему хотелось быть полезным, и с примитивными инструментами хроссов он уже немного научился управляться. Вдвоем они направились к протоке, где стояла лодка, невдалеке от поселения.
Рэнсом шел за Хьои по узкой тропе, когда им встретилась юная самка-хросс, еще совсем подросток. Она что-то говорила, но не им: ее глаза были устремлены в какую-то точку ярдах в пяти в сторону.
— С кем ты разговариваешь, Хрикки? — удивился Рэнсом.
— С эльдилом.
— Где он?
— Разве ты не видишь?
— Нет, ничего не вижу!
— Да вот же он! — воскликнула она. — Ну вот, исчез. Неужели ты не видел?
— Нет…
— Эй, Хьои! — поразилась девочка. — Челховек не видит эльдила!
Но до Хьои ее слова уже не долетели — он шел дальше и ничего не заметил.
Рэнсом решил, что Хрикки разговаривала «понарошку» — совсем как дети на Земле. Через минуту он снова был рядом с Хьои.
XII
Они трудились над лодкой до полудня, а потом растянулись на траве рядом с теплым потоком и принялись за обед. Подготовка к боевым действиям против хнакры позволяла Рэнсому заговорить на интересующую его тему. Он не знал местного слова со значением «война», поэтому спросил, как сумел:
— Бывает ли у вас, чтобы серони, или хросса, или пфифльтригги вот так, с оружием в руках, шли друг против друга?
— А зачем? — удивился хросс.
Объяснить оказалось не так-то просто.
— Например, — наконец сказал Рэнсом, — у одного народа что-то есть, а другой народ хочет забрать это себе, но первый народ не соглашается отдать… Могут тогда другие применить силу? Могут сказать: «Отдайте, или мы вас перебьем?»
— Что же они могут потребовать?
— Ну, например, еду.
— Если другим хнау нужна еда, почему же не дать? Мы часто так и делаем.
— А если вам самим не хватает?
— Волею Малельдила еда произрастает постоянно.
— Но послушай, Хьои, если у вас будет все больше и больше детей, можно ли надеяться, что Малельдил расширит хандрамит и вырастит достаточно пищи для всех?
— О таких вещах знают серони. Но зачем нам больше детей?
Рэнсом не знал, что и сказать. Но все же решился.
— Разве для хроссов зачинать детей — не наслаждение?
— Одно из самых великих, челховек. Мы зовем его любовью.
— У нас бывает так: испытав наслаждение, человек хочет, чтобы оно повторилось. И может родиться столько детей, что пищи на всех не хватит.
Хьои не сразу понял, о чем толкует Рэнсом.
— Ты хочешь сказать, — протянул он, — что челховек может это делать не год-два в жизни, а снова и снова?
— Вот именно!
— Но зачем? Не понимаю… Разве можно хотеть есть, когда пообедал, или спать, когда выспался?
— Но ведь обедаем мы каждый день! А любовь, по твоим словам, приходит к хросса лишь один раз в жизни.
— Зато наполняет всю жизнь. В юности он ищет себе пару, потом ухаживает за избранницей, родит детей, воспитывает их, а потом вспоминает обо всем этом, переживает заново и обращает в поэзию и мудрость.
— Так неужели ему довольно всего лишь вспоминать о наслаждении?
— Это все равно что сказать: «Неужели мне довольно всего лишь есть мою еду?»
— Не понимаю…
— Наслаждение становится наслаждением, только когда о нем вспоминаешь. Ты говоришь так, будто наслаждение — это одно, а память о нем — совсем другое. Но ведь они неразделимы. Серони могли бы объяснить это лучше, чем я объясняю. Но в песне я сказал бы лучше, чем они. То, что ты зовешь воспоминанием, довершает наслаждение, как «краа» завершает и довершает песнь. Когда мы с тобой встретились, момент встречи был и прошел. Сам по себе он ничто. Теперь мы вспоминаем его, и он понемногу растет. Но мы все еще знаем о нем очень мало. Истинная встреча с тобой — это как я ее буду вспоминать, когда придет время умирать. А та, что была, — только ее начало. Ты говорил, на твоей хандре есть поэты. Разве они не учат вас этому?