Многие рисунки оставались ему совершенно непонятными. Особенно загадочен был один: внизу располагался сегмент круга. Из-за него на три четверти поднимался диск. Рэнсом подумал, что это восход солнца над горой. Сегмент был испещрен малакандрийскими сценами — Уарса в Мельдилорне, сорны на скалистом уступе харандры, и много другого, Рэнсом понимал не все. Но, рассмотрев повнимательнее диск, он обнаружил, что это не солнце. Солнце, без сомнения, тоже было. Оно занимало середину диска, и от него расходились концентрические окружности. На первой из них Рэнсом увидел маленький кружок, а на нем — крылатую фигуру, похожую на Уарсу{12}, с трубой в руке. На следующей тоже был кружок с огненной фигурой. У нее не было и намека на лицо, только две выпуклости — вымя или грудь самки млекопитающего, как заключил Рэнсом после тщательного изучения.
Он уже не сомневался, что перед ним изображение Солнечной системы. Первый кружок — это Меркурий, второй — Венера.
«И вот какое удивительное совпадение, — подумал Рэнсом, — их мифология, как и наша, связывает с Венерой какой-то женский образ».
Он бы еще долго размышлял на эту тему, если бы вполне естественное любопытство не заставило его перевести взгляд на следующий кружок, который должен обозначать Землю. На мгновение у него все внутри похолодело. Кружок был на месте, но вместо огненной фигуры он увидел лишь вмятину неправильной формы, как будто кто-то вырезал бывшее там изображение. Так, значит, когда-то… нет, тут слишком много неизвестных фактов. Он посмотрел на следующую окружность. Кружка на ней не было, ее нижний край касался вершины сегмента и был заполнен малакандрийскими сценами, словно сама Малакандра выплывала из Солнечной системы навстречу зрителю. Поняв наконец замысел всей картины, Рэнсом поразился ее выразительности. Он отступил на шаг и набрал побольше воздуху, чтобы по порядку разобраться в осаждавших ум вопросах. Значит, Малакандра — это Марс. А Земля… Но в этот момент стук молотка, которого в своем увлечении Рэнсом не замечал, стал настойчивее и дошел наконец до его сознания. Кто-то работал рядом, и это был не эльдил. Рэнсом очнулся от своих раздумий и обернулся. Но ничего не увидел. Тогда он крикнул по-английски (совершеннейшая нелепость!):
— Кто тут?
Стук мгновенно прекратился, и из-за ближайшей каменной глыбы показалось необыкновенное лицо. Оно было гладкое, как у человека или сорна, длинное и заостренное, как у землеройки, желтоватое и невзрачное, по-звериному неосмысленное, почти без лба, хотя и с торчащим затылком, похожим на высокий, скошенный назад парик.
В следующий миг создание выпрыгнуло из-за камня и предстало перед Рэнсомом во всей своей красе. Рэнсом сообразил, что это пфифльтригг, и порадовался, что не встретил представителей этой расы в первые дни на Малакандре. Создание гораздо больше походило на насекомое или рептилию, чем все, кого ему до сих пор приходилось видеть. У него было совершенно лягушачье сложение, и сначала Рэнсому показалось, что оно сидит, поставив «руки» на землю на манер лягушки. Но потом он разглядел, что та часть передних конечностей, которой он упирается в землю, на самом деле скорее локоть, чем ладонь, если пользоваться человеческими понятиями. Широкий и снабженный подушечкой «локоть» был явно предназначен для ходьбы, от него отходили вверх под углом примерно 45° настоящие руки — тонкие и сильные; они заканчивались чувствительными, многопалыми кистями. Опора на локоть полностью освобождала пфифльтриггу руки — большое преимущество при любой работе, от копания земли до вырезания камней. Сходство с насекомыми ему придавали быстрота и порывистость движений, а также способность вращать головой, как жук-богомол, поворачивая ее на 180°; оно усиливалось еще и благодаря особому звуку, вроде сухого и звенящего стрекотания, который пфифльтригг издавал при движении. В нем было что-то от кузнечика, и от гнома, и от лягушки, и еще от маленького старичка — набивщика чучел, лондонского знакомого Рэнсома.