Тем временем течение становилось все быстрее. Описав огромную кривую, они подошли почти вплотную к дальнему берегу, потом опять пересекли озеро, продвигаясь головокружительными спиралями и восьмерками. Вокруг метались зубчатые горы и лиловый лес. В затуманенном сознании Рэнсома этот криволинейный маршрут накрепко сплелся с тошнотворными извивами серебряных угрей в глубине. Он быстро терял интерес к Малакандре. Что значит разница между Землей и другими планетами по сравнению с ужасным отличием воды от суши! «А вдруг хросса вообще живут на воде?! — подумал он в отчаянии. — Если придется провести ночь в этой мерзкой лодчонке…»
К счастью, мучиться ему пришлось недолго. Вскоре лодка прекратила подпрыгивать на зыби, скорость упала, и Рэнсом увидел, что хросс табанит веслом. Берега придвинулись совсем близко; они находились в узкой протоке, и вода яростно шипела на мелководье. Хросс выпрыгнул за борт, залив лодку целым водопадом теплой воды. Рэнсом, все еще дрожа, осторожно последовал за ним. Вода доходила ему до колен. К его изумлению, хросс без всякого видимого усилия поднял лодку из воды, опустил себе на голову и, придерживая одной рукой, пошел к берегу, прямой, как греческая кариатида. Они зашагали по берегу протоки — хотя, конечно, широкие дуги, что выписывали коротенькие ноги хросса благодаря подвижным суставам, трудно было назвать обычными шагами. Через несколько минут перед Рэнсомом открылся новый пейзаж.
Впереди, на протяжении полумили, вода бурлила на порогах и низвергалась чередой водопадов. Уровень почвы здесь резко понижался. За этим склоном дно хан-драмита снова выравнивалось, но уже гораздо ниже того места, где они сейчас находились: Стены каньона, однако, оставались все такими же высокими, благодаря этому Рэнсом сумел теперь лучше рассмотреть окружающую местность. Отсюда были видны широкие пространства плоскогорья по левую и правую руку. Местами на них поднимались облакоподобные розовые образования, но по большей части они были ровными, бледными и голыми до самого горизонта. Горные пики понизу окаймляли высокое плато, сгрудившись вокруг него, как нижние зубы вокруг языка. Рэнсома поразил резкий контраст между харандрой и хандрамитом. Ущелье протянулось перед ним, как драгоценное ожерелье, — игра лилового, сапфирового, желтого, бело-розового — богатый, многоцветный орнамент, составленный из покрытой лесом суши и играющей, бегучей, вездесущей воды. Малакандра гораздо меньше напоминала Землю, чем ему поначалу казалось. Хандрамит не был обычной долиной, дно которой поднимается и опадает вместе с горным хребтом: он вообще не имел отношения к горам. Скорее это была огромная трещина или расселина переменной глубины, рассекающая плоскую возвышенность харандры. Именно харандра, как теперь представлялось Рэнсому, была настоящей «поверхностью» планеты; во всяком случае, так ее обозначил бы любой земной астроном. Что же до хандрамита, он казался бесконечным; насколько хватало глаз, он убегал вдаль по прямой, как разноцветная лента, сужаясь в перспективе, пока, наконец, не вырезал в линии горизонта аккуратную букву «V». Хандрамит был виден на добрую сотню миль; кроме того, подумал Рэнсом, со вчерашнего дня он оставил позади еще миль тридцать — сорок.
Тем временем они спускались мимо порогов и водопадов туда, где можно было снова опустить лодку на воду. Рэнсом продолжал изучать малакандрийский язык. Он узнал, как переводятся слова «лодка», «порог», «вода», «солнце» и «нести»; последнее особенно его заинтересовало, поскольку для него это был первый местный глагол. Кроме того, хросс долго втолковывал ему некое соотношение, содержавшееся в контрастных парах слов «хросса — хандрамит» и «серони — харандра». Рэнсом решил, что, по-видимому, хросса живут внизу, в ханд-рамите, а серони — наверху, на харандре. Но кто такие «серони»? Сомнительно, чтобы голые просторы харандры могли поддерживать жизнь. Возможно, подумал Рэнсом, у хросса есть мифология (он не сомневался, что они находятся на первобытном уровне развития), и «серони» — это божества или демоны.