Все это произошло в такой короткий миг, что Эндрю не был уверен, что действительно видел эти фигурки. Он сидел, в удивлении уставившись на экран. И все же у него было такое ощущение, что это только начало игры. Теперь, когда он увидал космических демонов, им овладело нетерпение. На лице его блуждала улыбка, глаза сверкали. Он снова поставил часы на секунды и снова уселся перед компьютером.
Глава вторая
На следующий день, после того как отец Эндрю Хейфорда привез ему «Космических демонов» из Японии, Элейн Тейлор упражнялась, делая «колесо» на полу в своей комнате. Ну, не совсем в своей, ведь это была просто комната, в которой она спала, это был не ее дом, а дом, в котором они с отцом временно жили. Даже ее одежда, которая кучей лежала на полу, потому что единственной мебелью в комнате была кровать, была не ее одеждой, а купленной по случаю или скинутой ее приятелями. Она лежала на животе и прогибалась до тех пор, пока ногами не коснулась затылка.
«Приобретать что-нибудь новое — против папиных принципов», — думала она с горечью, глядя на свои вещи.
Единственная вещь, которая принадлежала именно ей, которой она могла гордиться, — это было ее собственное тело. Она села и завела правую ногу за шею. Ух!
Что-то сегодня утром ей так тяжело гнуться! Со всеми этими хлопотами во переезду на новое место она понебрежничала пару дней, и вот теперь ее мышцы отзывались тоской.
— Элейн! — крикнул отец с другого конца дома. — Выпьешь чайку перед уходом?
Она разогнулась и прокричала в ответ:
— Да! Сейчас приду!
Встав с пола, натянула джинсы, свитер, обула кроссовки, выпростала волосы из-под повязки, которая не давала им падать во время гимнастики на лицо, и заплела их в косу, спадавшую почти до самого пояса.
— Я решила остричься, — сказала она, входя в кухню.
— Зачем? — сказал отец. — У тебя красивые волосы.
У него были такие же волосы: темно-рыжие, густые, волнистые. Длинные — до плеч. И светлая, песочного цвета бородка.
— Они мешают мне заниматься.
Дэвид Тейлор пожал плечами.
— Остриги, если хочешь. Они снова отрастут.
«Характерно для него, — подумала Элейн. — Ему все равно. Что бы я ни делала — ему все безразлично».
Она оглядела его критически, пока он готовил ей чай. Пакетики с чаем казались крошечными в его огромных руках. Как правило, она принимала его безоговорочно, любила, но время от времени видела его как бы на расстоянии, какими-то чужими глазами, и тогда он ее чем-то раздражал.
«Господи, какой верзила, — подумалось ей. — Неудивительно, что мама рванула от него. Вот бы и мне!»
Он швырнул чайные пакетики в раковину и поглядел на нее.
— Ты о чем замечталась, Эли?
— Да так! — ответила она. Ей стало совестно.
Они никогда не говорили о матери, которая два года назад скрылась. В жизни Элейн образовалась как бы глубокая яма, как волчья ловушка, которую ей удавалось большую часть временя обходить, но иногда она соскальзывала в нее, испытывая первоначальный ужас.
Ей было бы легче, если бы Дэвид поговорил с ней об этом. Но как только она заговаривала, он плотно смыкал губы, а потом злился на нее. Молчание наполняло ее болью и чувством вины, а злость только вызывала страх и обиду. Ей было некому рассказать, что она чувствовала, и потому в уме она сочинила бессчетные письма к матери. Большинство из них никогда не выливались на бумагу, а те, которые писала, никогда не отсылались. Да она и не знала, куда их посылать, но так все-таки сохранялась иллюзия, что мать по-прежнему досягаема и все еще ее любит.
«Милая мамочка. — сочиняла Элейн про себя. — Вот мне снова приходится поступать в новую школу. Мне бы надо новую одежду. Как ты думаешь, стоит ли мне остричь косу?»
Она села к столу, взяла в руки кружку с чаем, которую ей пододвинул отец. Несколько минут назад она думала, что вот ему все безразлично, что с ней происходит. А теперь ее грела мысль, что он не знает, о чем она думает. Она положила три ложки песку в чай и оглядела недостроенную кухню. На столе лежал начатый батон, баночка с маргарином и джем. И маргарин, и джем были присыпаны опилками.
— Есть будешь? — спросил отец, намазывая себе на хлеб джем с опилками.
— Я не голодная. — Элейн покачала головой.
— Как хочешь. А я примусь за работу. Тут еще уйму надо сделать, не будем же мы тут сидеть вечно.
— Ты меня в школу проводишь? — спросила Элейн торопливо.
Он поглядел на нее с удивлением.
— Ты хочешь, чтобы я пошел?
— Ага, — сказала она. Хотя вовсе не была в этом уверена. Уж очень у него была заметная внешность. Люди вечно на него таращились. Но отправляться одной в незнакомую школу тоже было ужасно. Дэвид взял в руки электропилу, которая лежала на недоделанной табуретке.
— Все будет нормально. Я приду тебя встретить, ладно!
— Ладно, — ответила она. — Дашь мне что-нибудь на завтрак?
Он вытащил двухдолларовую бумажку из кармана и протянул ей.
— Счастливо, детка.
— Ладно, — сказала она снова.
Пила заверещала еще до того, как она успела открыть дверь и выйти из дому.
«Малая мамочка, — стала она сочинять снова, захлопывая за собой наружную дверь, — твоя дочка идет в новую школу в старой одежде и без завтрака. По дождю», — добавила она, дотрагиваясь до мокрых кустов в запущенном саду, и прошла через калитку, которая соскочила с петель и была просто прислонена к каменному забору.
Как только она вступила на тротуар, мимо промчался велосипед, обдав ее грязной водой из лужи. Она увидела, парня в черной куртке и черных джинсах и крикнула ему вдогонку:
— Гляди, куда едешь, идиот!
Другой парень вышел из двора соседнего дома, крикнул:
— Подожди меня, Марс! Мама сказала, чтобы ты меня подождал!
Парень на велосипеде не обратил на него никакого внимания и скрылся за углом. Его брат театрально вздохнул и пробормотал:
— Вот постой, скажу маме.
У него было круглое оливкового цвета лицо, полноватое и добродушное, карие глаза и темные волосы.
— Эй, — сказал он. — Вы только что переехали?
— Ага.
— Ты будешь ходить в школу Кингсгейт? Хочешь, я покажу тебе, как туда идти?
— Сама найду, — сказала Элейн с некоторой осторожностью. Она столько раз меняла школу, что научилась быть осторожной. Ни к чему было сразу проявлять дружелюбие. Обычно кто первым предлагал дружбу, того, как правило, никто не любил.
— Как тебя зовут? — спросил мальчишка, нисколько не обижаясь.
Элейн поняла, что от него быстро не отделаешься.
— Элейн Тейлор, — сказала она с некоторой подковыркой в голосе, которую ножно было прочесть так: «А тебе что за дело?»
— Меня зовут Джон. Джон Ферроне. Мы соседи. А это мой брат Марио. Ему велят ждать меня, а он никогда не ждет. Я учусь в седьмом. А ты?
— В седьмом, — сказала она.
В этот раз в ее слонах звучало: «Отвяжись».
Джон Ферроне шагал рядом и вел свой велосипед за руль.
— Вы что, правда, что ли, заплатили сто тысяч за этот дом? Мой отец говорит, что вас надули.
— Ничего мы за него не платили, — сказала Элейн, — это не наш дом. Мы просто поживем в нем немного.
— Я так в думал, что твоему отцу столько не одолеть. Я видал, как вы разгружали свою поклажу.
«Любитель совать нос не в свое дело», — подумала Элейн сердито.
— Он, что ли, будет ремонтировать дом?
Джон вроде бы и не задавал вопросы, а констатировал. Раз на его вопросы не было ответа, значит, так оно и было. Затем последовал новый вопрос:
— А что-то мамы твоей не видно? Она умерла?
«Милая мамочка, — подумала Элейн. — Ты умерла? Ты поэтому никогда не отвечаешь на мои письма?»
— Нет, — сказала она вслух, — она в Сиднее.