Элейн взвизгнула и замахала руками.
— Ой! — сказал Эндрю.
— Это ты, Эндрю?
— Это мой глаз, — сказал он. — Эй, я пришел тебя спасать.
— И чего ты пришел? — сказала Элейн сердито. Она не удержалась, это у нее вырвалось. — Может, еще мне придется тебя спасать.
Она тут же пожалела о сказанном.
«Не годится, — подумала она. — Я должна поладить с Эндрю. Если б только он не раздражал меня так ужасно!»
— Не сердись и не спорь, — сказал Эндрю. — Здесь это опасно.
— Ну так давай выберется отсюда, — сказала Элейн. — Что нужно? Перестрелять всех демонов? Дай мне пистолет.
— Все не так просто, — сказал Эндрю. — Демоны уже теперь не демоны. Они теперь — Марио, и я не знаю, поднимется ли у меня рука стрелять.
— Так что же нам делать?
Эндрю пожал плечами. Элейн не видела этого в темноте, но почувствовала, потому что держала его за руку. Она даже не поняла, как на это решилась. И отдернула руку.
— Все в порядке. — успокоил ее Эндрю. — Держись за руку. Может, тебе не будет так страшно.
— Мне не страшно! И я не буду держать тебя за руку.
Эндрю не хотел ее сердить. Она должна была сохранять спокойствие.
— Прости меня.
— Что?
— Я сказал: прости меня. Прости, что я загнал тебя в игру. Прости, что я злился на тебя. Прости за то, что я наговорил тебе.
Он был благодарен темноте — легче было все это говорить.
Элейн просто онемела.
— Почему ты это говоришь?
— Потому что, если мы будем по-прежнему беситься от злости, мы отсюда никогда не выберемся. Поэтому давай думать вместе.
Он нащупал в темноте ее руку и слегка пожал ее.
Элейн сказала то, что отягощало ее душу:
— И ты меня прости. Мне жаль, что я сказала про твоего папу.
— Но это правда. Они разошлись.
И сам удивился, как спокойно это произнес.
И поскольку он молчал, она продолжала:
— Мне жаль, что я тебе сказала. И мне жаль, что так у тебя получалось. Тебе, наверно, тяжело.
— Да ладно, — ответил Эндрю беззаботно, — такова жизнь. Со многими это случается. И что тут можно поделать?
— Тебе разве все равно? — удивилась она.
— Конечно, не все равно. Меня это просто бесит. Но я не позволю испортить себе жизнь. Вообще-то еще недавно я думал, что я из-за этого просто кончусь. Но я этого не допущу.
— Как же ты это сделаешь?
— Ну, для начала я не буду себя ни в чем обвинять. Это не моя вина, ко мне это не имеет отношения. Они сами так решили, пусть сами и разбираются.
— У меня вчера вышел с папой скандал, — поделилась Элейн. — Он не очень-то любит говорить про маму, но вчера много чего сказал. Оказывается, она меня никогда не любила. — И тоже подивилась своему спокойствию.
— Ну это она зря, — заявил Эндрю. — Матери должны заботиться о своих детях. Ты-то уж тут ни при чем. Не виновата. Это ее проблемы. И я ни в чем не виноват. И нечего нам разваливаться на части из-за, того, что наши родители не могут поладить друг с другом. Мы будем в порядке. Мы выживем.
— Если мы когда-нибудь выберемся отсюда. — напомнила Элейн.
— Никогда, — произнес некий голос с издевкой.
Элейн крепче сжала руку Эндрю.
— Боже, что это?
— Не обращай внимания, — успокоил ее Эндрю. — Это в программе игры. Она пытается заставить нас сдаться. Не хочет, чтобы мы играли дальше. Она знает, что мы победим. Знает, что проиграет.
— Вы уже проиграли, — сказал спокойный голос. — Вы уже никоим образом не можете победить.
— Это правда? — спросила Элейн в тревоге.
— Нет, она врет, — сказал Эндрю с уверенностью в голосе, далекой от его истинных мыслей. — Не слушай!
— А если мы сдадимся, что с нами будет?
— Мы не будем сдаваться! — твердо заявил Эндрю. — Мы доиграем до конца.
— Если вы признаете свое поражение, то спокойно вернетесь к себе, заверил их голос программы.
— Хорошее известие, — обрадовалась Элейн. — Почему бы нам не признать, а, Эндрю?
— Ты не должна верить ни одному слову, — сказал он упрямо. — А потом, как же с Марио? Его-то ведь, наверное, не вернут?
— Мы сожалеем, — произнес голос холодно. — Нам нужна энергия. Он не может быть возвращен.
Эндрю поймал себя на том, что подумал: «А кто будет о нем жалеть? Спишут его, как еще одного парня, удравшего из дома».
Элейн думала почти так же:
— Мы могли бы легко выбраться из этой каши. Нам надо только признать свое поражение. Марио в конце-то концов такая крыса! Мы бы только оказали услугу его родным. Никто бы и не расстроился.
Но одна упорная крошечная мысль все пробивалась и пробивалась на поверхность сознания: «Джон расстроился бы». Она постаралась эту мысль подавить. Голос программы настаивал:
— Сдавайтесь!
Искушение становилось все более и более сильным.
«Если бы я не так устал… — размышлял Эндрю. — Если бы только не было так темно… если бы только… Право, у меня нет сил дальше бороться. И к тому же надо подумать об Элейн…»
Но глубоко внутри его существа что-то сопротивлялось и не позволяло сдаться.
— Сдавайся, — повторил голос.
— Заткнись! — крикнул ему Эндрю. — Пошли, Элейн.
Они двигались в темноте. Элейн стало легко на душе.
— Я думала, ты сдашься, — сказала она. — Я чуть было не сдалась сама. Я как-то вдруг забыла, что Марио — живой человек. Я решила, что он один из этих, которых мы столько в тот раз постреляли. Стереть с пленки — и нет его. Но я вдруг поняла. Ведь он живой! У него есть семья. Они там все тревожатся о нем. Джон с ума сходит.
— Я и сам не знаю, как это я удержался и не признал себя побежденным, — поделился с ней Эндрю. — И я думал обо всем этом тоже. Эта игра так влияет на человека. Она заставляет думать, будто ничто не имеет значения, люди не имеют значения — они нужны просто как составная часть игры. Я не от благородства не сдался, — признался он честно. — Для меня просто невыносимо проигрывать. Но как только я сказал, что не сдамся, тут же вспомнил о Марио и понял, что он мне не безразличен. Знаешь, мне действительно в нем много нравится.
Элейн поглядела в том направлении, откуда шел голос Эндрю. С удивлением поняла, что черты его лица стали различимы.
— Гляди! — воскликнула она. — Становится светлее!
— Осторожнее, — предупредил Эндрю, — мы приближаемся к поверхности скалы.
Туннель повернул и повел их к кружку ослепительного света. Свет устремлялся в туннель, освещая рыжую голову Элейн и белокурую Эндрю. За кружком света слышалось: тктктктк — пистолетные выстрелы. Затем силуэт скользнул мимо входа в туннель. Они ясно рассмотрели черные волосы торчком, бледное, искаженное мукой лицо.
— Ой, какой кошмар! — воскликнула Элейн. И Эндрю не мог не согласиться. Действительно, ничего не может быть кошмарнее, чем оказаться залученными в эту злую игру и невольно служить ее цели — устрашать и разрушать.
Но прежде чем Эндрю успел что-нибудь сказать или сделать, черная фигура повернулась к ним лицом. К их совершеннейшему ужасу, из пистолета по направлению к ним брызнули красные и оранжевые лучи выстрела. Руки их расцепились, и они отпрянули к противоположным стенкам туннеля. Несколько выстрелов просвистело между ними. Потом черная фигура исчезла. Они все еще продолжали слышать звуки выстрелов. Потом они замерли вдали. Но тут же послышались новые. Они становились все громче, все ближе…
— Что происходит? — воскликнула Элейн, — Мы теперь и в туннеле не защищены?
— Марио может передвигаться в трех измерениях, как и мы, — догадался Эндрю. — Он не должен сохранять двухмерность космических демонов. И теперь, когда игра питается его энергией, она может посылать демонов, которые получаются из Марио, в глубь туннелей.
Элейн посмотрела туда, в темноту туннеля. То, что она увидела, заставило ее крепко схватить Эндрю за руку.