– Не хочешь ли предложить какое-нибудь снадобье, ограничивающее власть воспоминаний?
– Во всяком случае, хотел бы серьезно разобраться в природе парадокса памяти. Я намерен поработать над этой проблемой. Я поищу нетривиальное решение…
Рой возразил, пожимая плечами:
– Все твои решения нетривиальны. О любом объекте можно сказать только одну правду – и она тривиальна, ибо одна у всех, кто ищет правды. А ошибиться можно бесконечным количеством способов. Ложь безмерно многообразней правды. К тому же ты не только одарен артистической способностью ошибаться, но также изумительно отыскиваешь самые далекие, самые неожиданные отклонения от истины!..
На этот раз Панов обиделся всерьез, что у него бывало редко. Он отвернулся, хмуро глядя на статуи трех великих поэтов. С деревьев падали листья. Шел третий месяц осени, пора дождей и ветра. Рой с наслаждением глубоко втянул в себя воздух.
Пахло горечью увядания. Рой любил этот терпкий запах. Липы, обступившие статуи, медленно шумели широкими ветвями. Рой понял, что перегнул палку. Он сказал мягче:
– Ты, кажется, совершенствовал стереокино? Ну, и как?..
Панов странно посмотрел на Роя. Казалось, он раздумывал, стоит ли продолжать разговор.
– Да нет, ничего особенного… И не стереокино, а стереотеатр. Впрочем, ты на зрелищные представления не ходишь, тебе разницу не объяснить. Кое-какие открытия совершены, из ряда тех же… неожиданных! – Он опять тихо засмеялся.
Когда он смеялся вот так, шепотком, лицо у него становилось таким грустным, что Рою немедленно хотелось утешить друга. Панов, улыбаясь, продолжал, не ожидая реплики Роя:
– Как ты знаешь, я родился под магическим многоугольником созвездия Скорбных Путаников, это сказалось и тут.
– Ты родился под звездой Великих Провалов, – педантично напомнил Рой и засмеялся.
– Нет, провалов не было, – задумчиво отозвался Панов. – Я уже сказал: неожиданности… Как бы это назвать?.. – Он подбирал слова так осторожно, будто каждое было приговором.
– Несуразности, – охотно подсказал Рой.
– Надо бы раньше условиться, что называть несуразностью, а что «суразностью», но вот значения этого последнего словца никто не знает. И вообще – с какой стороны подойти…
– Подойди с той стороны, с которой ты не мекаешь, а говоришь нормально.
Панов вскочил и потянул Роя за руку:
– Пойдем быстренько.
– Куда? Я сейчас отдыхаю. Вечером у меня трудный опыт в лаборатории.
– До вечера мы управимся. В экспериментальном зале я покажу тебе стереозапись событий на Саргоне. Запись сделана по моей системе. В широкое обозрение ленту пока не пустили, да и вряд ли пустят.
– Догадываюсь почему. Очередная неудача?.. Постой, ты имеешь в виду тот жуткий случай, когда Северцов попал в руки туземцев и его чуть не съели? Его спас кто-то из наших космонавтов, но я не помню кто. Кстати, правда, что саргоны нечто среднее между человеком и летучей мышью?
– Через полчаса ты увидишь Северцова и саргонов и сможешь сам определить, на кого они похожи.
Они сидели одни в зрительном зале, а с экрана надвигался красочный лес Саргоны – удивительные деревья с зелеными, желтыми, красными и молочно-белыми стволами и пышными кронами, сверкавшими таким разнообразием красок, что хотелось их притушить. Рой поспешно надел темные очки. Он не помнил, как они очутились в руках, но они появились вовремя, без них глазам было бы больно. В воздухе плыли резкие ароматы, вызывающие головокружение. Над Роем не то пролетела бесшумная птица, не то обезьянка прыгнула с дерева на дерево. Рой испуганно отшатнулся и схватил рукой слетевшую шляпу.
– Тебе не кажется, что здесь слишком много правдоподобия? – недовольно сказал он Панову. – Настоящее искусство требует…
– Тише, пожалуйста! – нервно шепнул Панов. – Или ты хочешь, чтобы нас услышали саргоны? Вон они идут!
Саргоны и вправду появились в зрительном зале, перепархивая через кресла; впрочем, это были не кресла, а кусты, причудливо напоминавшие кресла, такие же яркие, всех цветов радуги, как и все здешние растения. Рой с бьющимся сердцем соскользнул с сиденья и затаился за передним кустом; теперь он сознавал, что это не кресло, как примерещилось ему, а самый настоящий куст, густой, остро пахнущий, к тому же колючий. Правда, облекавший Роя походный костюм смягчал уколы, в земном одеянии было бы хуже. Рой порадовался, что, выходя из планетолета, натянул этот мешок, тяжелый, плотный, но оказавшийся неожиданно удобным. За соседним кустом, прильнув к рыжей, светящейся, как и все здесь, земле, прерывисто дышал Панов. Рой догадывался, что он охвачен страхом. Шура был не из смельчаков, он брал остротой мысли, а не тяжестью кулака. Рою было не до Панова. Рой не мог оторвать глаз от поляны. На поляне стоял Павел Северцов, кинооператор экспедиции. Рой содрогался от страха за друга, от возмущения его нелепым поведением, еле удерживался, чтобы не встать и не разразиться громкими, на весь лес, проклятиями. Он не понимал Северцова. Павел ведет себя как недоучка. Странно, что такого недотепу выпустили в далекий космос. Экзаменаторы определенно ошиблись, вручив ему диплом космонавта. Единственная возможность исправить ошибку – это немедленно подать Павлу сигнал бежать, поскорей бежать, во всю прыть умчаться в лес!