А за окном было на что посмотреть, но так как я это все уже видел, то всю дорогу не отрывался от любимой игры. И пока я играл, за окном возвышался космопорт «Калмыцкая праща», ну не сам космопорт, а его исполинская труба, завернутая в спираль. Она была в диаметре несколько десятков метров и раскинулась по всей территории Калмыкии. Подобно гигантской змее она, свернувшись в несколько колец, упиралась в колоссальную башню в центре, которая являлась самым высоким зданием на Земле. В трубе, при помощи электромагнитов, разгоняли челноки до первой космической скорости, а затем выстреливали ими из башни.
Вся конструкция разгонной трубы была очень похожа на адронный коллайдер, только вместо фотонов по ней гоняли челноки с людьми и грузами для орбиты. В ней был полный вакуум, и чтобы атмосфера Земли после вылета из трубы не расплющила их, над башней всегда вращалось геомагнитное торнадо. Внутри этого геошторма из-за сильного магнитного поля тоже был практически вакуум, поэтому выходу на орбиту челнокам ничто не угрожало.
Этот космопорт, всю эту технологию, позволившую человечеству сделать первый шаг к освоению космоса, придумал ученый Трубецкой Валентин Иванович. Сейчас его имя знает каждый школьник в каждой стране мира, но сто лет назад, когда он оббивал пороги учреждений и компаний, в него никто не верил, никто кроме руководства компании «Заслон». Они смогли разглядеть в нем гения и как вы понимаете не пожалели об этом.
Через несколько часов мы прилетели в космопорт. Машинка опустилась на колеса и дальше мы уже ехали по асфальту. Служебные ворота находились с обратной стороны от главного терминала и тут я уже отложил игру и уставился в окно. Здесь для меня все было ново. Я уже летал в космос и не раз, но в служебной части космопорта еще ни разу не был.
Аэромобиль остановился на парковке, прямо на именном месте, здесь у каждого пилота были именные места. Порядок был во всем. Оставив машинку, мы вошли в служебный вход. Посторонних здесь не должно было быть, но я им и не был. На моей груди гордо красовался бейдж стажера-пилота, и я шел, задрав свой нос высоко-высоко. Строгий охранник в военной форме поднес ко мне сканер и отсканировал бейдж. Я побледнел и напрягся. А вдруг не прокатит? Все мало-мальски знающие космонавтику знали, что стажером-пилотом могли быть только слушатели третьего курса академии пилотов, а значит они не могли быть младше двадцати лет. Но мой отец был капитаном и не просто капитаном, а капитаном межпланетного корабля с гравитационным двигателем системы «АРКА». У таких как он был непререкаемый авторитет, таким позволялись определенные привилегии, которыми они иногда и пользовались. Охранник, насупив брови, долго всматривался в монитор сканера. Мое сердце ушло в пятки, но это была лишь игра. Выдержав гроссмейстерскую паузу, он широко улыбнулся и отдал мне честь.
– Добро пожаловать в космопорт, стажер-пилот Роман Еремин.
Я улыбнулся и тоже отдал ему честь, за что сразу получил подзатыльник от отца.
– К непокрытой голове руку не прикладывают. – Буркнул он и нацепил на меня фирменную кепку. – Вот теперь можно.
Я вновь приложил ладонь к виску и сделал максимально серьезное выражение лица. Охранник рассмеялся и протянул мне руку для рукопожатия. Пожав ее, я поспешил за отцом. По узким, длинным коридорам и лестницам мы поднялись в святая святых космопорта – предполетную комнату. В ней уже сидел весь экипаж отца.
В экипаже помимо отца и конечно же меня было еще четыре человека. Они летали вместе уже очень давно и хорошо друг друга знали. Мы вообще дружили семьями, так что я тоже знал их, а они знали меня. У них тоже были дети, но я был самым старшим ребенком экипажа и поэтому именно мне выпала честь первым полететь в космос на их корабле, который носил гордое имя – «Велес».
Вторым пилотом и по совместительству старпомом был Алекс Фрай. Штурманом и навигатором «АРКА» был Алексей, или просто Михалыч, он был самым старшим членом экипажа, поэтому все и называли его только по отчеству. Вторым по возрасту, к слову сказать, был мой отец. Третьей была оператор связи Мадлена и наконец бортинженер Клаус. Все они жили в нашем доме в Ставрополе, так было у всех экипажей всех звездолетов, а почему не знаю.
Доктрину Трубецкого, гласящую, что главным языком в космосе является русский, соблюдали до сих пор, поэтому говорили здесь только по-русски. Экипаж, увидев своего капитана, встал и поприветствовал его. Меня посадили во второй ряд и как только я умостился на стуле, в комнату вошел начальник полетов.