В эти минуты Сайрус вновь, как в детстве, представлял себя библейским отроком Давидом. Когда-то это была любимая его игра: забираясь в отдаленную, заглохшую под сорняками глубину сада, наотмашь рубить деревянным мечом колючие голиафские головы чертополоха, пахучие стрелы полыни, зубчатые клешни крапивы…
— Жив Господь! — восклицал он, отчаянно размахивая мечом, который был слишком для него тяжел и непомерно длинен, поскольку отец выстрогал его для старших братьев. — Смерть филистимлянам!
Битва продолжалась до тех пор, пока мать за ухо не уводила его в дом, где еще добрых полчаса выбирала из его спутавшейся львиной шевелюры ежастые горошины репейника. Вот она, царская награда…
Сайрус изнемогал. Горячий пот застилал ему глаза. Спина взмокла. Ладони были стерты до крови.
Машины, разбитые насмерть, гулко взрывались и горели ясным пламенем. Черный дым поднимался до самого неба. Пожар поедал остатки железных чудовищ.
Но чем больше мертвых чудовищ оставил Сайрус позади, тем меньше становился жалкий островок живого леса. Вскоре от его былого великолепия осталась лишь ничтожная кучка берез и осинок, испуганно жмущихся к подножию могучего старого дуба, царственно принявшего их под кров своих узловатых раскидистых ветвей. С трех сторон неумолимо надвигались на них три последних грохочущих машины.
«Господи, помоги рабу твоему Давиду…» — шептал Сайрус, усилием воли заставляя себя встать с перепаханной гусеницами железных чудовищ опустошенной земли. Неловко спрыгнув с поверженного монстра, он оступился и подвернул ногу.
— Ну, давай же… Шевелись, парень!.. — в изнеможении шептал он.
Прихрамывая, Сайрус настиг одно из оставшихся чудовищ и несколькими неловкими ударами размозжил ему голову. Истерически визжали пилы. Когда под могучей кувалдой Сайруса загорелась дьявольским огнем другая машина, третья уже вплотную подступила к оставшемуся в одиночестве величавому дубу. Опираясь на свое оружие, Сайрус из последних сил заковылял к ней. Завыла, вгрызаясь в вековую древесную плоть ненасытная пила; осыпаясь веером, брызнула в сторону густая струя опилок…
Внезапно, когда Сайрус уже ухватился за поручни ненавистного монстра, из дуплистой расселины в стволе старого дуба выпрыгнула насмерть перепуганная зайчиха и, прижимая уши, в ужасе заметалась по горящей поляне.
— Фанни! — воскликнул Сайрус, уронив кувалду. — Иди сюда, малышка!
Казалось, огонь сейчас сожжет зайчиху. Спрятаться ей было негде.
Не находя иного выхода, зайчиха доверчиво шмыгнула прямо в протянутые навстречу руки Сайруса.
С хрустом переломившись, закачался и шумно рухнул наземь последний царственный дуб. Пресыщенное убийством железное чудовище с самодовольным урчанием остановилось и умолкло.
Из-за вздрагивающих ветвей поверженного дуба с презрительной усмешкой, не спеша, вышел Двойник Сайруса в спецовке лесного рабочего.
— Ты проиграл, парень, — бросил он, усмехаясь. — Лучше бы ты не корчил из себя героя, а шевелил мозгами, ха-ха! Мне искренне жаль, что твой никчемный Бог обделил тебя разумом…
«Зато не обделил сердцем, — с благодарностью подумал Сайрус, поглаживая обожженной ладонью доверчиво прильнувшую к его груди зайчиху. — Вот и слава Тебе, Господи…»
Глава 32
Победить в будущем времени
На этот раз была зима…
За окном снег пошел крупными хлопьями, и Поль, сидя в теплой гостиной, отделанной в викторианском стиле, зябко передернул плечами.
— Никак не привыкну к тому, что время года может меняться вот так вдруг. Будь добр, затопи камин.
Двойник с готовностью выполнил эту просьбу.
«Вообще, он был ничего парень, этот Двойник. Симпатяга. И очевидно, здорово похож на меня, — не без некоторого удовольствия подумал Поль. — И надо же, придется с ним как-то состязаться (фу, дурацкое слово), причем исход может быть любой, вплоть до… Что за бред. После последнего своего путешествия в Зеленый Лог нервы у тебя, братец, стали ни к черту. Н-да…»
Камин прогрелся, и теплый уют накрыл все мысли. Двойник, похоже, тоже здорово расслабился. Он сказал:
— Как жаль, что нельзя устроить ничью. Мы ведь с тобой оба неглупые ребята. Могли бы, в принципе, как-нибудь договориться. И вообще мне не нравится вся эта затея. Что нам с тобой делить? Может вместо игры придумаем, как нам жить дальше? Что ты думаешь по этому поводу?
Поль что-то угрюмо и невнятно пробурчал. Он чувствовал себя в полном тупике. Как, интересно, можно выиграть у самого себя? «Нужно просто привыкнуть к мысли, что Он — это я в лучшей своей форме. Он — это лучшие мои мозги. Значит, выиграть я у него с помощью мозгов не могу.»
— Мы ведь оба знаем, зачем ты здесь, — ядовито проговорил двойник. — Может, доведем наши планы до конца? А игры оставим этим наивнягам.
— Страшный ты человек, — серьезно сказал Поль, внимательно изучая своего соперника.
— Я — это ты, — мягко улыбнулся Двойник, и от этой улыбочки Поля прямо передернуло. — Ну так как?
— Нет, будем играть, — сказал Поль твердо.
— И есть что-то, в чем ты сможешь выиграть у себя самого?
— А ты как думаешь? — схитрил Поль.
— Есть одна игра — в добро и зло, — улыбнулся Двойник. — Ты расскажешь о себе все самое лучшее, а я — все самое худшее. Чего будет больше, то и победит…
— Я — лучшее? — спросил Поль. — Отлично! Только давай для разминки начнем с кого-то другого. Поиграем в человеков, а?
— Как это? — навострил уши Двойник.
— Предельно просто. Один из нас загадывает некую личность, которая сопернику обязательно должна быть известна. Соперник может задавать не более двадцати наводящих вопросов, на которые можно дать ответы «да» или «нет».
— Чур, я первый, — быстро сказал Двойник. — Отгадывай. Нас тоже кое-чему учат! — и он высокомерно надул щеки.
— Это мужчина? — Да.
— Он жив?
— Нет.
— Я знаком с ним лично?
— Нет.
— Он известен очень многим?
— Да.
— Он известен в области науки?
— Нет.
— В области спорта?
— Нет.
— В области безделья?
— Нет.
Тут Поль призадумался. Наконец неуверенно спросил:
— Неужели в области культуры?
— Да, — сказал Двойник. И на всякий случай добавил: — это был восьмой вопрос.
— Он был художник?
— Нет.
— Актер? То есть нет, не так. Связан с театром или кино?
— Нет.
— Музыкант?
— Нет.
— Неужели писатель?
— Да.
Тут Поль задумался. Писатели он знал только двоих. Причем одного из них даже не читал никогда, а только слышал. Наконец, он спросил:
— Он писал… толстые книжки?
— Д-да… — несколько неуверенно ответил Двойник.
— Тогда это Лев Толстой!
У Двойника отвисла челюсть. Он был просто потрясен:
— Как ты смог отгадать?! Это же просто фантастическая задача!
— Нет ничего проще, — развеселился Поль, теперь ему хотелось быть великодушным. — Это единственный писатель, которого я знаю!
— Вранье! — сказал Двойник, — ты еще знаешь О'Генри!
— Но он не писал толстых книг, кажется. Теперь наступила очередь Двойника отгадывать личность.
Он высыпал на Поля град вопросов. Вопросы, надо сказать, были изощренными, в них ощущался какой-то сложный алгоритм. К восемнадцатому вопросу Двойник практически докопался до сути. Он выяснил, что неизвестный — его современник, близкий знакомый, человек целой кучи профессий и еще плюс другие полезные сведения.
Двойник методично перебирал многочисленные возможные кандидатуры, но ни на ком не мог остановиться.
— Личные качества меня смущают, — говорил он. — Уж очень странный какой-то набор…
— Да-да… — игриво улыбался Поль. Двойник взял тайм-аут и отдыхал до вечера.