Выбрать главу

Строители соорудили внутри кромлеха S-образную фигуру — да так, что верх ее прошел вдоль северных ящиков, а низ охватил центральную гробницу, располо­женную у основания "древа жизни", в "корнях" которо­го, таким образом, был поселен некий "змий". Важно, что в одном из ящиков найдена бронзовая булавка с рельефными фигурками змей: находка подтверждает предложенную реконструкцию обряда и стоящих за ним представлений.

Иной сюжет прослежен в трипольском кургане № 1—11 у села Усатово, неподалеку от курганов в виде черепахи и жабы. Сооружение в общих чертах напоми­нало змею, свернувшуюся вокруг яйцевидной конструкции. Она представляла собой яму, окруженную желтым выкидом, над которой сооружена черноземная насыпь, вымощенная сверху камнями. Можно полагать, что по­следующее ограбление могилы носило не корыстный, а ритуальный характер и означало "вылупливание" по­койника из "яйца". Его кости могли похоронить затем в ином месте, таких перезахоронений немало. Интересна находка среди каменной вымостки двух антропоморф­ных стел. Очевидно, это какие-то божества, связанные с уже знакомым нам сюжетом раскалывания праяйца на две половины, из которых образуются земля и небо... А змий, выходит, охранял зародыш мироздания.

Змеевидные курганы бытовали на протяжении всего бронзового века. Но это особый разговор, и мы к нему еще возвратимся.

В этом разделе мы познакомились с символикой древнейших курганов, в основу конструкций которых закладывались представления о Праострове и Праяйце посреди Праокеана. Эти зачатки мироздания возникали из воды и способного плавать на ней изначального су­щества: птицы, змеи, черепахи... Помещая покойника в "лодку", на "остров" или "в яйцо", первобытные мудре­цы приобщали его, таким образом, к "сотворению ми­ра", способного заодно "воскресить" погребенного.

Такие представления были свойственны жителям приречных долин: охотникам, рыбакам, собирателям моллюсков и съедобных растений. Об исконной мифоло­гии жителей свидетельствуют, в частности, изображе­ния на Каменной Могиле, послужившей одним из про­тотипов курганов, которые возникли в среде уже ското­водов и земледельцев, с присущими им представлениями о годовых циклах и двойственной природе Вселенной. Отсюда — насыщение предшествующих мифологи­ческих сюжетов небесно-календарной символикой, от­сюда — стремление преодолеть зиму-зло и воссоединить­ся с летом-добром, отсюда — идеи "воскрешения" по­средством отторжения покойников от потустороннего Праокеана и приобщения к небесному Космосу.

И каким же представлялся сам Космос?

ХАОС И КОСМОС

Мир охотников и собирателей был тих и уютен. Об­щины не отделяли себя от природы и пользовались тем же, чем одаривала она и животных, которых люди искренне считали кровной родней — иногда менее, но иногда и более мудрой. Страдания были, но несли они не смерть, а обновление жизни. Царила убежденность в извечном торжестве бытия, ибо никто не отделял себя от народа, а народ был вечен, как мир.

И вот эта первобытная гармония дала первую тре­щину. Ее пропахали бычьи упряжки скотоводов и зем­ледельцев. Природа-мать стала полем брани: сначала за тучность пастбищ и нив, затем за обладание ими. Землю принялись делить на худую и добрую, воды ста­ли направлять в рукотворные русла, а к небу потяну­лись жертвенные дымы и молитвы о ниспосланиях теп­ла и дождей... Общество вкусило отраву разлада, земля людей стала рубежом преисподней и неба.

В предыдущем разделе мы познакомились с древней­шими курганами, воплотившими некоторые образы по­тустороннего и небесного миров. Познакомимся со строением и сущностью того и другого, исходя, как и прежде, из материалов конкретных курганов и придер­живаясь (пока что) наиболее известных представлений о первобытной культуре.

Изначальный Хаос нам уже ведом: Праокеан, упо­доблявшийся мутным разливам рек и болотистым пой­мам, населенный всевозможными гадами и бесприютны­ми птицами. Такие картины, конечно же, были привыч­ны охотникам и собирателям. Но лишь скотоводы и зем­ледельцы стали драматизировать их как требующие огромного труда для превращения в поливные поля и безопасные пастбища.

В поймах рек Восточной Европы следы таких полей археологами пока не найдены. За одним исключением, с которым мы сейчас познакомимся. Но сначала вспом­ним изображения Каменной Могилы, в которых настой­чиво повторяется сочетание "решетки" и лежащей на бо­ку "елочки" (рис.21).

Во всех раннеземледельческих культурах Ближнего Востока и Европы "решетка" означала возделанное по­ле и обжитую местность, а поваленная "елочка" — по­тусторонний мир (неупорядоченный, пронзенный корня­ми-змеями и пропитанный влагой-облаками). Сравни­вая изображения на входе в северную галерею Могилы и на ее тупиковой стене, нельзя не заметить небрежно­сти, незавершенности в исполнении первого и тщательно­сти в отделке второго. Во втором случае, возле "лодочника", "решетка" окружена подобием ограды, а "елоч­ка" — в основе своей очень близка знакам каналов, которые встречаются в куро-араксской и последующих культурах Кавказа... Так что мы начинаем приближать­ся к разгадке северной галереи Каменной Могилы! Мы еще не в состоянии судить о сюжете запечатленно­го там мифа, но можем уже полагать, что в основу его были положены представления о преодолении Ха­оса.

В культурах Кавказа и Балкан V — начала III тыся­челетий до нашей эры оросительные каналы известны, хотя мелиорация и не достигла здесь такого размаха, как на Древнем Востоке. В трипольской культуре Во­сточной Европы господствовало, как можно считать установленным, так называемое переложное землеполь­зование. Поля здесь не орошались, их возделывали, по­ка не упадет урожайность; затем поднимали целину, а прежние пашни на время или насовсем оставляли. В поймах, конечно, могли существовать небольшие по­ливные площади, но они стерлись разливами рек. Со­хранился только участок у Новосельской переправы че­рез Нижний Дунай, который местные жители доныне называют Каналы.

...Этот участок показал мне краевед В. М. Кожокару. Из собранных им материалов следовал вывод об остат­ках мостов, которые пересекали главное русло, протоки и заболоченную пойму Дуная; на длинном мысу, куда выходила римская дорога, существовало, по-видимому, городище одного из дакийских племен, разрушенное ле­гионерами. В общем, сюжет известных исторических фильмов "Даки" и "Колонна"... Надо было разобрать­ся на месте.

Вспоминая эпизоды из фильмов и воодушевляясь рассказом краеведа о том, как найден был обломок плиты с римской надписью, я ожидал увидеть нечто особое. И увидел. Но не то, что себе представлял...

Наша машина прыгала на кочках шоссе, разбитого снующими в оба конца самосвалами. Справа тянулось пыльное кукурузное поле, рассеченное траншеей строя­щегося газопровода. Слева, на паровом клину, в два ря­да шагали опоры электропередачи умопомрачительной мощности, за ними ковыляли полузасохшие вербы. Но чем дальше, тем уже становился мыс, и плавни ме­стами подступали к самой дороге; близость большой реки чувствовалась все ощутимей.

Приехали. Пейзаж стал намного живей. Плавни вы­жали из своих камышей и кустов полосы свободной во­ды, пыль улеглась, и на румынском берегу встали вдруг иссиня-серые отроги Добруджи.

Мы прошли на самый конец мыса. Осмотрели кана­вы и ямы поселка строителей, разместившегося на по­дворье бывшего монастыря. Остатки собора, обкладка винного подвала — все это было сооружено из камня римских руин. А затем и сами монастырские строения пошли на фундаменты современных сборных домишек. В обрыве, рядом с остатками римской дороги, обнару­жилось пепелище древней полуземлянки и целая рос­сыпь керамики. Жилище не раз обновляли и пользова­лись им, с перерывами, едва ли не сорок веков: со вре­мен Триполья до нашествия Рима. Самих трипольцев, правда, здесь не было, а обитатели, судя по характер­ной керамике, — их соседи и отдаленные родственники: носители так называемой гумельницкой культуры.