Зарождение науки на рубеже доклассовых и раннеклассовых обществ было обусловлено, с одной стороны, открывшейся перспективой господства людей над природой, а с другой — возникновением небывалых противоречий.
Люди пытались спасти привычную гармонию первобытнообщинного строя, которая зиждилась на уходящем, увы, присваивающем хозяйстве: охоте и собирательстве. Однако усилия образно-интуитивного сознания, присущего первобытному человеку, были неэффективны. Осознать, а тем более видоизменить перемены, вызванные переходом к производящему хозяйству и ведущие от первобытного коммунизма к рабовладению, можно было лишь посредством абстрактно-логического сознания, присущего нашему времени... Но до утверждения такого сознания было несколько тысячелетий. И путь к нему лежал через нарастание противоречий и борьбу человечества с ними, через преодоление дисгармонии общественного бытия, именуемого эпохой классовых формаций.
МИФОЛОГИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ
Рассматривая магическое и научное мышление, мы обратили внимание на их коренное родство; отличия же обусловливаются степенью освоения объективно существующих причинно-следственных связей реального мира.
Подобным образом обстоит дело и с сознанием — образно-интуитивным и абстрактно-логическим. Второе вырастает из первого и отличается от него, помимо степени освоения причинно-следственных связей, степенью освоения пространства и времени.
Образно-интуитивное сознание называется еще мифологическим.
"Это чистейшая условность, что мы называем мифом только словесно выраженный рассказ. На самом деле таким же мифом служат и действа, и вещи, и речь, и "быт" первобытного человека, то есть все его сознание и все то, на что направлено его сознание", — отмечает О. М. Фрейденберг. И поясняет: "Мифотворческое сознание имеет цельный характер, нерасчлененный. Если приходится говорить о его словесных, вещных, действенных оформлениях, то это не значит, что каждая из таких форм циркулирует разобщенно от другой. Напротив, они параллельны. Словесные мифы инсценируются, действенные "ословесняются"; и те и другие обрастают бутафорией; вещные мифы, в свою очередь, сопровождаются действенными и словесными вариантами".
Эти правила и дали нам возможность сопоставлять словесно выраженные мифы "Ригведы" с вещами и следами ритуальных действ, запечатленными в курганах. Более того, дали уверенность, что такие творения первобытной культуры так или иначе соприкасались на прародине ариев, не могли существовать там друг без друга...
А сейчас мы воспользуемся этими правилами для проникновения в особенности мифологического сознания.
Неосвоенность причинно-следственных связей влекла за собой сотворение их вещественных заменителей в любых желаемых направлениях, которые лишь со временем были упорядочены жрецами. Такая практика приняла форму всевозможных жертвоприношений (обмена с богами по принципу "даем вам, чтобы вы дали нам") и культивировала в обществе ощущение сопричастности. И практика, и порождаемое ею ощущение возрастали по мере развития производящего хозяйства и вытекающего отсюда отрыва людей от природы. Они, эти практика и ощущение, в какой-то мере восполняли убывание той естественно существовавшей гармонии общественного бытия, которая сложилась за многие-многие тысячелетия господства охоты и собирательства, не выделявших еще человека из природной среды.
"Космические странники" — это одушевленные просьбы или наказы богам. Подобную роль, но только в связях между племенами, играли послы. Поэтому они находились, как считалось, под защитой богов и охранялись традицией. Этим-то и объясняется проникновение небольших племен, а то и отдельных людей в глубь чужой территории.
Показательно, что обрусевшие бог и демон восходят к одному и тому же индоиранскому понятию: "доля" и "часть". У древних греков сходные слова обозначали жертву еще целую, живую и затем расчлененную, разорванную. Отсюда за демоном и закрепились существующие доныне ужасные представления.
Жертва, будь то вещь, существо или человек, обожествлялись. Последний, прежде чем умереть и приобщиться к богам, становился героем. В таком качестве следует понимать переходное состояние ведийских Вивасвата или Вишну, которые родились убогими, но затем претерпели изменения и стали богами. А об обожествлении Пуруши сказано так: "Жертвою боги пожертвовали жертве", то есть боги принесли жертву обожествленному "Человеку", и этой жертвой был он сам.
Причастившиеся от жертвы-тотема (мифического предка, воплощаемого в ритуале предметом, растением, животным или человеком) брали на себя определенные обязательства, которые соблюдались гораздо строже, чем клятва. Они становились соплеменниками, даже если происходили из различных народностей. Поэтому когда археологи сталкиваются со случаями совместного нахождения в культовых местах разнокультурной керамики или других вещей, можно не сомневаться в установлении дружественных отношений между различными племенами. Так, в Нижнем Поднепровье второй половины III тысячелетия до нашей эры в детских могилах находят разнотипные сосуды: от местной матери и пришлого отца, или наоборот.
Именно в силу сопричастия обожествлялись или считались приближенными к богам мастера развитого первобытнообщинного строя. В "Ригведе" представлено три брата Рибху, имя которых означает "работа", "ремесло", "искусность". Они обслуживали богов, им покровительствовало потустороннее Солнце и благодаря своему мастерству они получили бессмертие... Причина же заключалась в том, что, создавая вещь, мастер как бы творил мир, а между вещью и миром принципиальной разницы не делалось. Так что мастер уподоблялся богу не за заслуги, а по праву своей умелости.
Погребения мастеров в курганах отличаются особым обилием инвентаря. Это самые "богатые" могилы рубежа III—II тысячелетий до нашей эры. Набор инвентаря состоит из орудий труда, заготовок, сырья; готовые изделия встречаются редко, бытовые вещи — еще реже. Известны совместные захоронения взрослых с детьми, где инвентарь сосредоточен возле последних (хотя обычно бывает наоборот). В знакомом уже нам кургане у Большой Белозерки обнаружено подзахоронение безынвентарного мужчины к ранее умершей женщине — мастерице скорняжного дела с соответствующим набором инструментов.
Характерно, что единственный раз упомянутая в "Ригведе" каста мастеровых уподоблена стопам жертвенного Пуруши. В мифологии других народов ремесленникам также отводится место внизу общественной лестницы, они роднятся с потусторонними божествами (а в христианстве — с нечистой силой: вспомним гоголевского кузнеца Вакулу).
Такое "уничижение" обусловливалось рядом причин: действительно большей значимостью земледельцев и скотоводов, более поздним по сравнению с ними выделением ремесленников, но главным было родство их с подземными ("воспроизводящими"), а не небесными ("сияющими") божествами. К тому же в первобытном обществе отсутствовало иерархическое противопоставление верха и низа; любое место почиталось, раз оно было необходимо общине. И почиталось тем более, чем необходимее было. Так, мастерство вождей и жрецов оказалось наиболее почитаемым не потому, что они "обманули народ" или же "захватили права", а в силу резкого возрастания значимости управленческого труда (а именно к нему относится любая власть) в период крушения извечных устоев первобытнообщинного строя.
Вожди и жрецы стали первыми "теоретиками" выявления и изучения причинно-следственных связей.
Восприятие пространства и времени является основным критерием качеств и личного и общественного ума.