Рис.26. Жертвенник со следами пуруша- и ашвамедхи у переправы через Нижний Дунай.
Один из этих курганов, Чауш, рассмотрен был выше. Напомним, что в начале его сооружения вырыли яму в виде двух человекоподобных фигур, ориентированных головой на запад и на восток. В общем чреве фигур установили жертвенный столб. Спустя длительное время (около года) в яму уложили тушу молодого бычка или телки: символ молитвы. Этому захоронению предшествовали заклания и расчленения коня и человека. Часть обрубков костей человека была погребена под южной полой святилища, часть костей коня оказалась под скелетом телки. Остатки жертвоприношения смешали с землей, которой заполнили воронку над культовой ямой. Это должно было символизировать всадника, скачущего на небеса по жертвенному столбу при поддержке телки, молитвы (Брахмы)... После такого обряда курган стал использоваться для обычных погребений, перекрытых в конце особой досыпкой. Есть, однако, указания на то, что часть погребений — жертвенные.
Наиболее выразительное из таких погребений было раскопано в соседнем кургане Цыганка. Оно располагалось в обычной небольшой яме и на первый взгляд не выделялось из десятков так называемых перезахоронений. У западной стенки могилы лежал череп старика, а восточнее — три группы костей, уложенных наподобие скорченного человека. Однако они принадлежали не одному, а четырем людям различного пола и возраста, к тому же суставы были отбиты и костный мозг извлечен. "Скелет старика" как бы моделировал четырехкастовое общество — признак, особо выделенный в "Гимне Пуруше".
Практическое назначение ритуалов, запечатленных в Чауше и Цыганке, заключалось, очевидно, в том, что одно из арийских племен заняло слабо заселенную до них территорию и закрепило ее за собой, совершив ритуалы "расчленения" и "воссоздания" себя на новой земле.
Заключая беглое ознакомление с курганными материалами, следует подчеркнуть одно обстоятельство. Выразительные жертвоприношения коней появляются позже человеческих, но в период угасания курганного обряда получают широкое распространение и почти вытесняют последние. Это произошло в середине II тысячелетия до нашей эры, накануне переселения части арийских племен в Индию. А затем цепочки конских жертвоприношений потянулись из Причерноморья за Кавказ и Урал... Очевидно, тогда-то ашвамедха и заменила пурушамедху.
Воздействие ритуала отчетливее всего прослеживается при рассмотрении фигуры главного распорядителя ашвамедхи — верховного жреца-брахмана.
На первый взгляд он молча наблюдал ритуал, лишь изредка его корректируя. На самом же деле брахман совершал огромную внутреннюю работу, уподобляя себя Праджапати и проходя путь отождествлений от коня до Вирадж. Он решал — желал — размышлял... он достигал единства в восприятии слова — действа — сознания, отрешался от времени, пространства и причинно-следственных связей, освобождался от оков обычного разума... он погружался в мир необычных видений, среди которых царили двойники, светила, волны и змееподобные существа...
Каждый участник ритуала, способный так же перестроить свое восприятие, должен был следовать брахману. Ведь пройдя этим "путем богов", они достигали бессмертия. Но, увы, немногие, очень немногие обладали подобной силой самовнушения и способностью контролировать подсознание. Для этого требовались десятилетия изнурительных тренировок, усвоение громаднейшего объема ненужных вроде бы знаний, определенный образ жизни...
Надо было не просто поверить, что солнце, к примеру, глаз, надо было ощутить и проникнуться, что это действительно так и никак не иначе и что сам ты уже начинаешь пылать и светиться... Как видим, абстрактно-логическое мышление было здесь совершенно не к месту, а требования к образно-интуитивному (мифологическому) были чрезвычайно высоки. Это еще раз подтверждает крайний консерватизм индоарийского жречества. И показывает безнадежность современных любителей древних учений приобщиться к их существу: освободиться от абстрактно-логического сознания современный человек не может, а такие попытки чреваты психической и социальной патологией...
Но вернемся ко временам отдаленным.
Сами жрецы тоже не рассчитывали приобщить всех соплеменников к "пути богов". Кто "так не знал", тот оставался на "пути предков" и бессмертия не достигал, хотя к вечности и бесконечности приобщался. Однако вступление на "путь предков" тоже было делом непростым и рассматривалось не иначе как преддверие высшего пути.
С рациональной точки зрения эта градация выглядит так: низший путь — от весеннего равноденствия к летнему солнцестоянию; "выход за пределы года", то есть летнего солнцестояния, — это и есть искомое бессмертие... сказка, наивная вера?! Но суть дела заключалась, конечно, не в этом, а в прокладывании сложнейшей ассоциативной цепочки, ведущей из сознания в подсознание и выводящей обратно. Для этого-то и создавался тысячелетиями "наивный" обрядовый антураж, "бессмысленные" тексты, "несерьезные" ритуалы — призванные воздействовать, повторим еще и еще раз, на подсознание. Когда же сознание, психический строй мировосприятия изменились, а жреческая практика пришла в упадок — кавычки пали, и все действительно стало и наивным, и бессмысленным, и несерьезным. И только в Индии арийской культуре суждено было кое в чем сохраниться и даже получить продолжение. Но мы опять отвлеклись...
Пурушамедха и ашвамедха призваны были восстанавливать единство человека и природы, которым естественно владел охотник и собиратель, получивший его в наследство от животных предков людей, но которое, подобно змеиной коже, сходило с "воцарившегося" над природой и ступившего на путь цивилизации скотовода и земледельца... Существовали обряды попроще, но суть и была подобной пуруша- и ашвамедхе. Похожей оставалась и основная идея: жизнь человека уподоблялась продолжительной жертве, то есть саморастворению во Вселенной.
Человек рождался и воспринимался окружающими как очередное (но снова и снова единственное!) воплощение мифического предка, возвратившегося из потустороннего мира. Достигнув сознательного возраста, он проходил обряд посвящения, имитирующий нисхождение предка в потусторонний мир, подвиги в нем и выход в земной мир. Став хозяином очага (дома), человек начинал готовиться к вознесению на небеса, совершая множество годовых и всяких иных домашних и общественных ритуалов. В конце концов он возносился в пламени и дыму погребального костра, зажженного от домашнего очага, причем обряд рассматривался как обновление, сопряженное с творением мира...
Но довольно о ритуальной практике и ее назначении. Попытаемся проникнуть в святая святых, в апогей первобытных представлений о бессмертии: увидеть, так сказать, практический результат.
"Путь богов", ведущий к бессмертию, имел коллективный и личный аспекты.
Общественное, общекультурное и общеисторическое значение идеи бессмертия в советской науке основательнее всех разработал Я. Э. Голосовкер. Его конечный
Вывод таков: "Для человека высшая идея постоянства — бессмертие. Только под углом зрения бессмертия возможно культурное, то есть духовное творчество. Утрата идеи бессмертия — признак падения и смерти культуры".
В классовых обществах распорядителем бессмертия выступает религия. Она осеняет им государство, "божьих наместников и посланцев" (священнослужителей и верховную власть), а также сулит его подданным: покладистым — райское бессмертие, строптивым — адское. В бесклассовых обществах идея бессмертия может какое-то время замещаться надеждой на торжество справедливости и утверждение всеобщей гармонии. Такие идеи, сопряженные с личным приобщением к великому делу, способны подвигать людей на героическое самопожертвование: "инстинкт самосохранения в плане биологическом уступает побуду самосохранения в плане духовном, воображаемом. Возникает готовность умереть для того, чтобы жить в грядущем, в памяти людей..."