— Валона.
Шепот раздался так близко, что чужое дыхание колыхнуло ее волосы, и был так тих, что она едва его расслышала. Валону охватил страх пополам со смущением: голое тело укрывала лишь тонкая простыня.
— Молчи, — продолжил голос старосты, — и слушай. Я ухожу. Дверь не заперта. Но я обязательно вернусь, слышишь? Ты все поняла?
Она нащупала руку старосты и пожала. Похоже, такой ответ его устроил.
— Позаботься о Рике. Не спускай с него глаз. И еще, Валона… — Он помолчал. — Не слишком-то доверяй Пекарю. Я его не знаю. Поняла?
Потом что-то прошелестело, скрипнуло. Ушел. Валона приподнялась на локте. Тишину нарушало лишь сопение Рика и ее собственное дыхание.
Она крепко зажмурилась в темноте и принялась думать. Почему староста, который знает все-все на свете, так отозвался о Пекаре? Ведь тот их спас и патрульных он ненавидит? Так почему?
На ум пришло только одно: Пекарь уже был там, на улице. И когда тучи окончательно сгустились над их головами, принялся действовать. И действовал быстро. Словно все было подстроено заранее, а Пекарь только того и ждал. Странно, очень странно. Если бы не слова старосты, она бы сроду об этом не подумала.
Громкий, насмешливый окрик расколол тишину:
— Эй! Ты еще здесь?
Валона окаменела в луче света. Немного придя в себя, натянула простыню до самого подбородка. Луч метнулся в сторону. Она сразу узнала говорившего. В полумраке темнела приземистая мощная фигура, подсвеченная опущенным фонариком.
— Надо же, я думал, ты тоже с ним уйдешь.
— С кем, сэр? — пискнула Валона.
— Со старостой. Ты же знаешь, что он смылся. Не юли.
— Сэр, он вернется.
— Это он тебе так сказал? Что ж, дурак будет, ежели вернется. Патрульные его схватят. Если он не тупой, твой староста, то сообразил, что дверь была отперта неспроста. А ты разве не собираешься бежать?
— Я подожду старосту.
— Ну-ну. Долгонько же тебе придется ждать. Ладно, уйдешь, когда захочешь.
Луч скользнул по полу, выхватив из темноты бледное и худое лицо Рика. Тот сморщился от яркого света, плотнее смыкая веки, но не проснулся.
— Сама уходи, когда заблагорассудится, а его оставь, — голос Пекаря сделался задумчивым. — Надеюсь, ты меня понимаешь? Решишь уйти — дверь открыта, но не для этого парня.
— Он просто несчастный больной… — испуганно начала Валона.
— Да? Как раз такие мне и нужны. Он останется здесь, заруби себе на носу.
Луч фонарика продолжал светить прямо в лицо спящему Рику.
Глава 5. Ученый
Профессор Селим Юнц уже целый год сгорал от нетерпения. Беда в том, что к нетерпению, сколько ни старайся, притерпеться нельзя. Скорее наоборот. Прошедший год научил его тому, что саркская бюрократия суеты не терпит. Особенно с учетом того, что государственными служащими были в основном уроженцы Флорины, подчеркнуто блюдущие свое достоинство.
Однажды Юнц поинтересовался у старины Абеля, транторского посла, прожившего на Сарке так долго, что, кажется, даже его ботинки успели пустить тут корни, почему саркцы позволяют работать в государственных учреждениях тем, кого искренне презирают.
Абель с прищуром посмотрел на него поверх бокала с молодым вином.
— Политика, Юнц, всего лишь политика. Утилитарная генетика пополам с саркской логикой. Сарк — крошечная, никчемная планетка, которая имеет вес только до тех пор, пока контролирует Флорину, этот неисчерпаемый золотой прииск. Вот почему каждый год они носятся по тамошним полям и деревням в поисках подающей надежды молодежи и отправляют ее на Сарк для обучения. Посредственности остаются на госслужбе заполнять бланки и шлепать печатями, а по-настоящему умных возвращают на Флорину руководить поселками. То есть назначают так называемыми старостами.
Профессор Юнц был прежде всего пространственным аналитиком, и смысла в словах Абеля не углядел. О чем не преминул тут же объявить. Абель ткнул в него корявым старческим пальцем. Зеленоватый блик содержимого бокала упал на ребристый, изжелта-серый ноготь, сгладив его цвет.
— Не быть вам управленцем, Юнц, сразу видно. Так что не обращайтесь ко мне за рекомендацией — откажу. Ну, посудите сами. Цвет флоринианской нации, оказывается, беззаветно предан Сарку, ведь пока они служат своим хозяевам, те холят их и лелеют. Стоит только повернуться спиной к Сарку, и их в лучшем случае ждет возвращение к существованию обычного флоринианца, а оно, друг мой, ой как нелегко.
Посол одним глотком осушил бокал и продолжил:
— Кроме того, ни старосты, ни флоринианцы, оставшиеся на Сарке, не могут иметь детей, если не хотят потерять свой социальный статус. Даже от флоринианок. О браках с саркскими женщинами речь вообще не идет. Следовательно, лучшие флоринианские гены непрерывно выводятся из обращения, так что со временем население Флорины будет состоять из дровосеков да водоносов.