Гейерстам указал на гобелен справа от него.
— Вот он, наш знаменитый вампир, граф Магнус де ла Гарди.
С портрета остановившимся взором смотрел мощного сложения мужчина в военном мундире, с кирасой на груди. Суровое лицо человека, привыкшего повелевать. Под тяжелыми усами — тонкие, плотно сжатые губы.
— У вашего соотечественника, писателя Джеймса, — сказала мисс Бенгтссон, — пишущего в основном о привидениях, есть рассказ о Магнусе.
— И как, соответствует? — поинтересовался капитан.
— Удивительно соответствует, — ответил за нее Гейерстам. — Джеймс наведывался в этот дом, у нас есть его роспись в книге посетителей.
— Кем он был, этот Магнус? — спросил Карлсен.
— Изувером, кем же еще! В тысяча шестьсот девяностом году в Вестерготланде вспыхнуло крестьянское восстание, и король велел Магнусу его подавить. Магнус же устроил там такую бойню, что даже придворные были потрясены. Говорят, он казнил более четырех тысяч — половину населения той южной провинции. Король Карл Одиннадцатый разгневался — как же, ведь потеряны подати — и Магнус был с позором изгнан от двора. По преданию, именно тогда он и решил совершить Черное Паломничество в Хорацин. Хорацин — венгерская деревушка, жители которой, по слухам, все как один были связаны с сатаной. У нас есть рукопись Магнуса, где так и говорится: «Тот, кто желает испить крови ворогов своих и обрести слуг преданных, должен идти в Хорацин-город и поклониться Князю Тьмы».
— Вот отсюда, возможно, и возникли легенды о вампире, — заметил Фаллада, — из фразы об испитии крови «ворогов своих».
— Это исключено. Начнем с того, что манускрипт написан на латыни и был найден среди трудов по алхимии в Северной башне. Сомнительно, чтобы кто-то впервые ознакомился с ним раньше, чем спустя полвека после смерти автора. Во-вторых, о Магнусе как о вампире гласит уже ссылка в тогдашних архивах Королевской библиотеки.
— Он совершил-таки Черное Паломничество?
— Неизвестно, но почти наверняка.
— И вы полагаете, это превратило его в вампира? — спросил Фаллада.
— А-а, непростой вопрос… Магнус и без того уже был изверг, к тому же облеченный властью. Я полагаю, что такие люди легко развивают в себе качества вампиров, вампиров энергии. Они наслаждаются тем, что внушают страх, тянут душу из своих жертв. Так что, вероятно, он уже был некоторым образом вампиром еще до того, как совершил Черное паломничество. Решившись же на него, он окончательно выбрал зло. С той поры — это были уже не просто изуверские выходки — это были сознательные, намеренные злые деяния.
— Но в чем они состояли?
— Пытал крестьян, жег их дома. С двоих мужиков, что охотились у него в лесу, говорят, живьем содрал кожу.
— Ну, это, скорее, напоминает психопата с садистскими наклонностями, чем вампира.
— Согласен. Репутация вампира появилась у него уже после смерти. У меня есть хозяйственная книга восемнадцатого века, где рукой дворецкого написано: «Люд ропщет, чтобы до наступления темноты быть по домам, поскольку на церковном дворе видали графа Магнуса». Ходила молва, что в ночи полнолуния он покидает свой склеп.
— Сохранились какие-то свидетельства его вампиризма после смерти?
— Есть кое-что. В хрониках церкви городка Стенсель упоминается о похоронах браконьера, найденного на острове, с обкусанным лицом. Его семья заплатила за три мессы, чтобы «спасти его душу от нечистого». Еще жена каретника из Сторавана, которую сожгли как ведьму: она кичилась, что граф Магнус — ее любовник и научил ее пить кровь у детей.
Между тем закончили с первым блюдом; Фаллада, сидевший к гобелену спиной, поднялся изучить его поближе. Несколько минут он пристально разглядывал изображение, затем сказал:
— Если честно, мне трудно принять эту идею всерьез. Вот ваши доводы об энергетических вампирах близки, поскольку я сам ставил эксперименты, и они привели меня к аналогичным выводам.
— Напрасно вы недооцениваете легенды, — заметил Гейерстам.
— Иными словами, нет дыма без огня?
— По-видимому — да. Иначе как объяснить огромную волну вампиризма, захлестнувшую Европу в середине восемнадцатого столетия? Десятью годами ранее о существовании вампиров практически не было известно. И тут, ни с того ни с сего, хроники буквально наводняются созданиями, воскресающими из мертвых и сосущими людскую кровь. В тысяча семьсот тридцатом вампиризм, словно чума, прокатился от Греции до Балтики — сотни случаев. Первая книга по нему вышла не раньше чем через десять лет, так что нельзя валить вину лишь на впечатлительных писателей.
— Но это мог быть своего рода массовый психоз.
— В самом деле, мог, однако что-то же послужило толчком?
Разговор прервался: подали второе — аккуратные кусочки рулета из оленины и лосятины со сладким укропным соусом и сметаной. Пили болгарское красное, тяжелое и холодное. До окончания трапезы говорили на общие темы. Девушкам, видно, разговор о вампирах наскучил; им хотелось послушать рассказ Карлсена о том, как обнаружили «Странник». Гейерстам вмешался лишь раз: когда Карлсен описывал стеклянную колонну с грибовидными созданиями.
— У вас есть какие-нибудь соображения, что это было?
— Понятия не имею, — признался Карлсен. — Разве что какая-нибудь пища, вроде головоногих моллюсков.
— Ненавижу осьминогов, — сказала вдруг, мисс Фрайтаг, да так истово, что все оглянулись.
— Вы когда-нибудь с ними сталкивались? — поинтересовался Фаллада.
— Н-нет, — ответила она, покраснев.
Непонятно почему, но Гейерстам вдруг улыбнулся. Кофе пили в библиотеке. Тепло от камина размаривало, и Карлсен начал позевывать.
— Вам, наверное, хочется отправиться к себе в комнату? — спросил граф.
Карлсен, смущенно улыбаясь, решительно покачал головой.
— Нет-нет! После такого отменного обеда клонит в сон, но хочется побольше узнать о графе Магнусе.
— Хотите взглянуть на его лабораторию?
— В этот-то час? — укоризненно спросила Сельма Бенгтссон.
— Милая моя, — мягко улыбнулся Гейерстам, — у алхимиков в это время была самая работа.
Карлсен согласился:
— Да, интересно было бы взглянуть. — В таком случае, надо одеться по-уличному. Там холодно. Ну что, кто-нибудь составит нам компанию? — повернулся он к девушкам.
Те, все втроем, энергично замотали головами.
— Я ее и при дневном-то свете терпеть не могу, — категорично заявила Сельма Бенгтссон.
— Вы считаете, там может быть что-нибудь, для меня интересное? — спросил Фаллада.
— Я в этом уверен.
Гейерстам выдвинул ящик стола и вынул оттуда большой ключ.
— Из дома нам придется выйти. Раньше туда вел прямой ход, но прежний хозяин его замуровал.
Гейерстам первым вышел из передней. Стояла ясная лунная ночь; по глади озера пролегала серебристая дорожка, На холодном воздухе Карлсен почувствовал себя бодрее. Гейерстам повел их по насыпной дорожке к северному крылу здания.
— Зачем он ее замуровал? — полюбопытствовал Фаллада. — Боялся привидений?
— Думаю, не привидений; хотя, вобщем-то, я не был с ним знаком. Прежде чем я сюда въехал, дом полвека стоял пустой.
Гейерстам повернул ключ в скважине массивной двери. Карлсен ожидал услышать скрип заржавленных петель; дверь однако отворилась бесшумно. Воздух внутри был затхлый и промозглый. Карлсен обмотал шею шарфом и поднял воротник куртки. Дверь слева, ведущая в дом, была прихвачена к притолоке железными болтами.
— Это крыло построено в то же время, что и дом?
— Да. А что?
— Я вижу, ступени совсем не истерты.
— Я сам частенько над этим задумывался. Может, просто не было нужды сюда захаживать.
Как и в доме, стены были обшиты сосной. Гейерстам двинулся вверх по лестнице, останавливаясь по пути на каждой из трех площадок — показать картины на стенах.
— Эти выполнены Гонсалесом Кокесом, испанским живописцем. В молодости граф Магнус служил посланником в Антверпене, где Кокес состоял при губернаторе Нидерландов. По заказу он написал эти портреты великих алхимиков. Вот Альберт Магнус. А это Корнелий Агриппа. А вот Василий Валентин, алхимик и монах-бенедиктинец. Вы ничего не замечаете в этих портретах?