— Война! — воскликнула Хоури, и на несколько минут воцарилось молчание. Оно прервалось лишь тогда, когда снова заговорила Вольева. На этот раз она говорила мягко и печально, будто обсуждала что-то глубоко потаенное.
— Да, — сказала она. — Война Утренних Зорь. Так они ее назвали, верно?
— Я помню.
— Когда же это было? — спросила Паскаль, и на мгновение Вольева почувствовала симпатию к этой женщине, оказавшейся между ней и Хоури — двумя женщинами, которые явно знали что-то загадочное, но в то же время были заинтересованы не столько в посвящении ее в это знание, сколько в выявлении ошибочных представлений и невежества друг друга. Всего этого Паскаль еще не понимает. Пока.
— Это было миллиард лет назад, — ответила Хоури, и на этот раз Вольева позволила ей продолжать, не перебивая. — И видимо, война всосала в себя все эти цивилизации, выплюнув после окончания боевых действий совсем не в тех формах и образах, в которых они существовали перед вступлением в войну. Думаю, нам никогда не узнать, из-за чего все это произошло, и кто пережил эту войну, за исключением того, что выжившие были ближе к машинам, чем к живым существам, хотя и те и другие для нас трудно представимы — это вроде как сравнивать машины с орудиями каменного века. Впрочем, у них были названия, а может, им их дали потом… детали забываются. Но одно название я запомнила.
— Подавляющие, — напомнила Вольева.
Хоури кивнула.
— И они его заслужили.
— Почему?
— Из-за того, что они сделали потом, — сказала Хоури. — Не во время войны, а после ее окончания. Похоже, они выработали нечто вроде символа веры. Дисциплинарный устав. Разумная органическая жизнь появилась ко времени Войны Утренних Зорь. После войны они стали совсем другими. Постинтеллектуалы. Во всяком случае, им было куда легче добиться своего.
— И что же это было?
— Подавление. В буквальном смысле. Они стали подавлять развитие разумных культур по всей Галактике, чтобы предотвратить возникновение Новой Войны Утренних Зорь
Теперь пришла очередь Вольевой.
— Но дело было не только в том, чтобы полностью уничтожить цивилизации, пережившие войну. Пришлось изменять условия на тех планетах, где окружающая среда могла с течением времени привести к развитию разумной жизни. Это не было звездной инженерией — такое вмешательство было бы слишком радикальным, что могло противоречить их собственным жестким установлениям. Поэтому препятствия развитию жизни создавались в несколько меньших масштабах, без вмешательства в эволюцию звездных систем. Это могли быть, например, незначительные изменения орбит планет, с тем, чтобы, метеоритные атаки продолжались там более длительное время, чем в нормальных условиях. Жизнь, возможно, находила бы ниши, в которых можно было бы сохраниться, например — под землей или вблизи геотермальных выходов, но вряд ли она достигла бы сложных форм. И уж, конечно, не тех, которые угрожали бы Подавляющим.
— Вы говорите, это было миллиард лет назад, — сказала Паскаль. — Но мы-то за это время прошли путь от одноклеточных существ до хомо сапиенс. Мы что же… проскочили сквозь их сеть?
— Именно так, — ответила Вольева. — Потому что сеть стала рваться.
Хоури кивнула в подтверждение.
— Подавляющие «засеяли» Галактику машинами, которые должны были отслеживать появление жизни, а затем подавлять ее. В течение довольно долгого времени, похоже, все шло по плану, вот почему сегодня Галактика не кишит разумной жизнью, хотя условий для ее существования хватает. — Она покачала головой. — Я говорю так, будто мне все досконально известно.
— Может, ты и в самом деле знаешь, — сказала Паскаль. — Во всяком случае, я хочу узнать все, о чем ты можешь рассказать. Обо всем!
— Ладно, ладно. — Хоури завозилась в своем кресле, пытаясь сделать то, что Вольева делала весь последний час: не дать перегрузкам воздействовать на старые ссадины и синяки. — Их машины работали прилично несколько сот миллионов лет. Затем дела пошли хуже. Машины стали ломаться, работать не так эффективно, как ожидалось. Начали появляться разумные существа, что раньше пресекалось еще при их зарождении.
На лице Паскаль появилось выражение, говорившее, что она начинает разбираться в связи явлений.
— Как, например, амарантяне.
— Именно, как амарантяне. Но это была не единственная культура, проскочившая через сеть. Правда, эти оказались по случайности совсем близко к нашей части Галактики, что дало им возможность оказать на нас… влияние.
Разговор опять перешел к Вольевой:
— Возможно, существовало какое-то машинное устройство, которое должно было следить за Ресургемом. — Но, если это и так, оно, вероятно, перестало работать задолго до зарождения там разумной жизни. Поэтому амарантяне создали цивилизацию, а затем среди них появился подвид, совершивший космические путешествия, и все это почему-то не привлекло внимания Подавляющих.
— Похититель Солнц.
— Да. Он увел в космос Отверженных, изменил их биологически и умственно, пока они не потеряли сходства с теми, что остались дома, сохранив его лишь в языке и в общности происхождения. Они исследовали собственную солнечную систему, а позже ушли за ее границы.
— Где они нашли… — Паскаль кивнула на изображение Гадеса и Цербера. — Вот их. Ты это хочешь сказать?
Хоури сделала утвердительный знак и стала досказывать.
Досказывать было почти нечего.
Силвест все еще падал. В процессе падения он почти забыл о необходимости следить за временем. Он достиг той точки, где за ним осталось почти двести километров шахты, а впереди — только несколько километров до ее дна. Внизу светились, мигая, огоньки, собираясь в узоры, напоминавшие созвездия. На мгновение ему показалось, что он пролетел гораздо большее расстояние, а эти огоньки — звезды, что означало, что он вот-вот покинет Цербер. Не успев родиться, эта мысль тут же умерла. В том, как мигали эти огоньки, было что-то слишком регулярное, слишком искусственное, беременное рассудочным дизайном.