Джон сахарно улыбнулся мне.
– Но я уверен, что на свой лад ты очень обаятельный человек, и тебя легко полюбить. Однако совершенно не обязательно жить с прочими телеологистами, чтобы им быть.
– Просто надо еженедельно опускать свою лепту в тарелку для сбора пожертвований, а?
– Нет. Прибавь к своему списку того, что мы не делаем, то, что мы не собираем членские взносы.
– И не берем ни от кого пожертвований, – добавил Роланд, – а равно и не вымогаем их.
– А кто платит за жилье? – спросил я, потрясенный. Может быть, это и впрямь мой любимый вариант древней религии.
– Наша финансовая поддержка идет от фонда Шуйлера, он был основан австралийским мультимиллиардером, который довольно рано обратился к телеологии. Он прочел книги основателя религии Ариэли Маккензи-Дэвис, – Джон растянулся на полу, опираясь головой на руку. – Она очень интересно пишет. Я тебе дам прочесть ее первую работу, то есть, – сказал он, а голос его тут же стал несчастным, – если я не настолько рассеян и не забыл ее в своей котомке, что осталась в автобусе.
Это воспоминание привело на ум и остальные события, и беседа замерла. Я попытался ее возобновить.
– Кроме того, – сказал я, – я не отношусь к тем людям, которые могут совершить «прыжок» к вере. Я пытался читать Кьеркегаарда, но у меня это пошло не под гору, а в гору.
Только Сьюзен, американка, привыкшая к подобного рода шуточкам, поняла, в чем дело и что я хотел сказать. Лицо ее исказилось, словно от боли.
– Не надо, Джейк, после такого дня, – упрекнула она меня.
Роланд подозрительно посмотрел на нас.
– Я что – чего-то недопонял?
– О господи, – сказал Джон, – до меня только что дошло. Ну конечно, просто американская шутка, когда название или имя разделяют на отдельные кусочки и всем придают какой-то смысл.
Роланд заинтересовался, и Джон объяснил ему. Роланд покачал головой.
– Джейк, иногда твои культурные аллюзии и намеки, не говоря уже о большей власти твоей лексики, весьма странны и устарели. По крайней мере, я далеко не всегда тебя понимаю. Ты, конечно, из Северной Америки. А из какой ее части?
– Западная Пенсильвания, старые Соединенные Штаты Америки. Она довольно изолирована, и там примерно столетнее культурное отставание от современности. Еще и лингвистическая атрофия. Большая часть выражений из разговорного языка родом из середины двадцатого столетия, даже раньше. Это был мой родной язык, всосанный с молоком матери, и я никогда не отучусь от него.
– Но ведь ты кажешься образованным человеком?
– Это уже пришло потом, здесь.
– Понятно. Дарла, а у тебя акцент, который я никак не могу опознать. По звучанию похоже на… средне-колониальный, но я знаю, что это не совсем то. Просто не могу найти лучшего слова.
– Моя мать работала в колониальном управлении много лет, – сказала Дарла. – И таскала меня с планеты на планету. Она была канадкой, а мой отец – голландцем. Поэтому дома по очереди – английский и нидерландский, в школе – интерсистемный, а еще португальский, тагалогский, бенгальский, шведский, африкаанс, финский…
Мы все рассмеялись. Обычный языковой салат.
– Слава богу, что есть интерсистемный и английский, – сказал Джон. – Иначе у нас тут был бы Вавилон.
Он зевнул.
– А уж если говорить насчет горок, так мы все катимся с ног долой…
Все согласились. Мы быстренько убрали мусор от ужина и приготовились провести холодную ночь в скорлупке из металла посредине Восточного Иисуса (так окрестил это место Роланд).
Но прежде чем мы легли спать, необходимо было поговорить с Джоном.
– Джон… мне надо было бы сказать тебе об этом раньше, но как-то не было возможности… за мою голову назначена цена. Ты и твои люди могут из-за меня оказаться в опасности.
– Так я и думал, колониальные власти?
– Да, и они тоже, но это наименьшее зло.
– Понятно.
– Откуда ты знал? – спросил я удивленно.
– Те самые слухи, которые мы упомянули. В них говорится, что за тобой все гоняются.
И снова – словно за нами действительно следует некая неотвратимая тень. Мне уже было от нее тошно.
– Все? – я потеребил нижнюю губу. – Может быть, нам следует уехать?
– Я не собираюсь в такое время ночи гнать машину в город. Я никогда не смогу найти дорогу назад.
– Мы могли бы пройти ее пешком.
– Что? Пешком через эту дикую пустыню? На чужой планете? – он хлопнул меня по плечу. – Джейк, мы тебе обязаны нашими жизнями, понимаешь – жизнями! Роланд будет нести первую вахту. Мы бы все равно стояли на вахте. Ты сам знаешь, почему. Слишком много разбойников шастает по Космостраде.
– Правильно. И еще, Джон… – Он повернулся ко мне. – Спасибо.
– Не всегда получается, что принимаешь в гостях живую легенду. – Он оглянулся. – Не столько в гостях, сколько в сарае, правильнее было бы сказать.
Дарла и я смотрели, как раздувается ее спальный мешок-яйцо. Он рос и рос до тех пор, пока не стал похож на гигантского зеленого жирного червяка. Я ей так и сказал.
– Он такой большой, что может съесть нас обоих, – сказала она.
Мы заползли внутрь, химическое тепло уже превратило нутро мешка в теплую, пышную зеленую матку, чудесную и уютную, мягко освещенную биолюмовыми панелями. Однако раздеваться было довольно трудно. Я почувствовал холодное дуло «Вальтера» Дарлы всей своей спиной.
– Ну нет, сдаюсь.
– Ой, прости.
– Дарла, держи эту штуковину под рукой.
– Обязательно, – ответила она.
– А как насчет Винни?
– Я ей дала еще одно одеяло. Она сказала, что ей не хочется спать.
– А тебе?
– Хотелось, но уже нет, дорогой мой. Иди сюда.