Прошел еще час, и мы выехали на просеку. Это было для нас потрясением. Примерно на площади в двенадцать квадратных километров джунгли просто содрали с лица земли. Словно кучу сорняков. На их месте лежали кучи взрытой земли, горы древесной пульпы и ряды за бесконечными рядами аккуратных вязок: кора, бревна, листва, семена, стручки, плоды и овощная масса — последняя в металлических контейнерах. Все полезные продукты в натуральном виде или подготовленные к дальнейшей обработке. Та штука, которая это проделала, стояла в отдалении.
Это был огромный Землескреб. Это была платформа примерно в километр длиной, передвигалась она на гигантских гусеницах, выкусывая своим ведущим концом огромные куски джунглей, сортируя, перерабатывая, переваривая огромные массы материала в своих металлических кишках, вываливая свои отходы позади. Когда-нибудь фермы, дома, фабрики последуют за нею. Очищенная земля на Деметре была драгоценностью (Деметрой по-настоящему и звали эту планету, хотя большинство людей игнорировало это название и прозвали ее просто Оранжереей).
Чита скорбно взирала на эту сцену, и я не мог удержаться от чувства жалости и стыда. Она смотрела на развалины своего единственного дома.
Дорога обходила край просеки примерно на клик или около того, прежде чем углубиться обратно в джунгли. В этот момент мы следили за тем, не появится ли кто по нашу душу с воздуха, но никаких летательных аппаратов не было.
Новая секция дороги была покрыта густой растительностью в некоторых местах, она извивалась по берегам болот и впадин, пока, наконец, не влилась в другую дорогу.
— Сюда! — взвизгнула Чита.
Сэм повернул влево, и под слоем густого покоя, сонливости и благодушия я подумал, насколько же это абсурдно, когда тебя выводит из опасности существо, чей коэффициент интеллекта вообще не удается измерить — настолько он мал, по слухам. Но обычно мы пользуемся той помощью, которую нам удается получить.
Я заснул, все время просыпаясь, когда Чита выкрикивала новое указание, куда ехать, но в конце концов не осталось такой необходимости, и дорога перед нами бесконечно развернулась.
Спустилась ночь, что на Оранжерее наступает довольно рано, поскольку период обращения у нее только шестнадцать часов, и мы, как призраки, проскальзывали по лиственным коридорам, а наши фары играли в стволах деревьев. Пары крохотных глаз сверкали в тени, словно искры в замирающем огне, они пристально смотрели на нас. Время от времени раздавались звуки шороха и возни в кустах, ночные вопли зверей разносились эхом в чернильной тьме за нами. Я дремал, просыпался, снова плыл в сон, просыпался снова, а пейзаж передо мной был все тот же самый, сон и реальность слились. Я не знаю, сколько времени мы путешествовали. Тропа превратилась в бесконечную ленту Мебиуса, замкнутую саму на себя, словно Космострада, проложенная по поверхности шара.
Космострада. Парадокс. Причинность перевернута… живущие жизни, любящая любовь, умирающая смерть — все вне своей естественной последовательности… Мы рождаемся, проходим свои бессмысленные пути к могиле, но эти тропинки двусторонние… разрежь и наугад соедини линию жизни и получишь смерть прежде рождения, разочарование прежде надежды, исполнение до того, как наступило желание, результат прежде причины…
Дорога была долгой, и я ехал по ней, по Ветке Обратного Времени… назад на Терру, потерянную, голубую искорку в черноте, истощенную планету пятнадцати биллионов душ — невзирая на постоянный исход лишнего населения на путину миров, связанных Космострадой… Снова в детство, в вымирающий полудеревенский город в Северо-восточной Индустрии, некогда Пенсильвании, Федеративная Демократия Северной Америки… Маленький шахтерский городок, под названием Брэддок Крик, чьи шахты выдали последние капли битуминозной смолы примерно в конце четвертого десятилетия века, вскоре после того, как я родился… город полупризрак. Ряды домов, заколоченных досками, оставленных на растерзание грабителей и погоды, население, которого почти не осталось, и это в век переполнения планеты, жертвы Климатического сдвига… короткие жаркие лета, длинные зимы, от которых стыли щеки, и почти без сезона плодородия между ними… Карапуз, который проводил теплые месяцы босиком, играя на кучах каменного мусора возле шахт, горы этого серо-голубого шлака вечно лежали и дымились от самовозгораний, спекаясь в так называемого «рыжего пса», шлака, который очень хорошо себя зарекомендовал при мощении дорог… Мальчик, который плавал в ямах, наполненных водой и кислотными вымываниями из почвы под шахтами… Мы никогда не ходили голодными в те дни, потому что отец работал, где только мог, вымаливая фрукты и овощи у нашего садика на химической основе, когда у него не было работы. А когда ни одно из его занятий не могло оплатить счета, он делал таинственные вещи, пока я ждал его, он уходил по ночам, и тогда я спал на огромной двойной кровати с мамой, но я долго лежал без сна, прислушиваясь к тому, как в ветреной ночи лают собаки, я ждал, когда же придет отец, что он делает, думал я. Я ждал его, пока не засыпал, чтобы проснуться на следующее утро в собственной постели, в своем спальном мешке на старом матрасе в гостиной, смутно вспоминая, что отец принес меня туда, поцеловал и подоткнул одеяло… Смутные годы, проведенные в скуке и беспокойстве, когда я пропускал школу из-за недостатка топлива и отсутствия денег, дни без мяса, без хлеба, гордые счастливые дни, когда солнце выходило и согревало все вокруг и я мог визжать, кататься по земле и орать, играть сколько душе угодно, и не думать о мире, где миллионы, нет, биллионы голодали, и постоянные пожары в лесах разоряли землю, или думать о том, что очень здорово, что люди поселились на луне, сумели провернуть колеса своих повозок в космосе… Я помню, как мой отец говорил мне, что помнил, как при нем открыли первый портал на Плутоне, его открыл робот, и я тогда подумал: зачем они его построили, этот портал, на таком отдалении, на самом краю солнечной системы?.. Я смотрел видеопрограммы о том, как это произошло, слушал, как комментаторы говорили, какая это великая тайна: кто построил это все? Когда? Зачем? — годы пронеслись прочь слишком скоро, потому что, невзирая на лишения, это было детство не хуже и не лучше многих, обычное детство… А однажды отец рассказал нам, что надо бы переехать, что он подал заявление на эмиграцию, и что его приняли, и что как-то скопил 500.000 Новых Долларов, которые полагались всем североамериканским резидентам, как плата за эмиграцию, потому что экономически этот регион все еще считался одним из неплохих, если сравнивать с остальными… Путешествие гидросамолетом в Индию, невероятные массы народа там, мертвые тела на улицах, тела, которые еще не совсем умерли, но уже умирали, положенные, словно дрова, посыпанные каким-то химическим порошком, который делал их похожими на поленницу под первым снегом… Порт челночных кораблей в Кендрапаре на Бенгальском Заливе, окруженный палаточным городком брошенных там эмигрантов… Громовой полет на челночном корабле, моя первая звездная тошнота и вид ослепительной Терры, которая уменьшалась под нами… Потом путешествие на борту «Максима Горького», корабля дальних перелетов, который достигал Плутона за восемнадцать месяцев. Я провел эти месяцы по большей части вместе с остальными пассажирами в полусне, электрически созданных сумерках полусознания, которые делали путешествие переносимым… Примерно час мы провели на Плутоне, прежде чем сели на автобус, который Космострадой перевез нас на звезду Бернарда, а оттуда на Сигни-А-2, оттуда на Струве-2398, оттуда на Сигму Дракона-4, которую звали Вишну, где я провел остаток своего детства на ферме в долине, которая зеленела благодаря воде, которая вытекала из расселин в скалах, работая так, как я никогда не работал — ни прежде, ни потом. Где я наконец стал взрослым мужчиной — слишком скоро, когда моя мать умерла, рожая моего брата Дональда — мертворожденного…