— Войдите, — разрешил профессор.
— Это я, — произнесла Гаврилова шепотом, протискиваясь в дверь.
— Ну и как? — спросил профессор голосом зубного врача, поглаживая лысину и легонько подмигивая несчастной матери.
У Гавриловой были безумные глаза.
— Ой, — сказала Гаврилова и села на край кровати. Она прижала ладони к покрасневшим щекам. — И не знаю.
— Ну так чего же? — Профессор вскочил с кроватки и быстрыми шагами начал мерить комнату. — Появилось ли трудолюбие? Я что-то не слышу музыки.
— Какая там музыка, — вздохнула Гаврилова. — Страшно мне. Два раза сегодня в обмороке лежала. При моей комплекции. Что он с полом сделал? Что он со мной сделал…
Тут добрая женщина зарыдала, и профессор Минц неловко утешал ее, дотрагиваясь до ее пышных волос, и предлагал ей воду в стакане.
— Послушайте, — сказал он наконец, так как рыдания не прекращались. — Предлагаю вместе отправиться на место происшествия. Может, я смогу быть полезен.
— Пойдем, — согласилась женщина сквозь рыдания. — Если бы моя покойная мама…
В коридоре им пришлось задержаться. Маляры, завершив ремонт квартиры Ложкиных, принялись за коридор, что в их задание не входило. Тем более что рабочий день кончился. Маляры уже ободрали со стен старую краску, прокупоросили плоскости. Работали они споро, весело, с прибаутками, не тратя зазря ни минуты. Лишь на мгновение один из них оторвался от работы, чтобы подмигнуть профессору Минцу и кинуть ему вслед:
— Что прохлаждаешься, дядя? Так и жизнь пролетит без пользы и без толку.
Профессор был согласен с малярами. Он улыбнулся им доброй улыбкой. Старуха Ложкина выглядывала в щелку двери, смотрела на маляров загнанно, потянула проходившего мимо профессора за рукав и прошептала ему в ухо:
— Я им ни одной копейки. Пусть не надеются. Они на государственной службе.
— А мы не за деньги, мамаша, — услышал ее шепот маляр. — Сам труд увлекает нас. Это дороже всяких денег.
— И славы, — добавил другой, размешивая краску в ведре.
Во дворе глазам профессора предстало странное зрелище. Василь Васильич с Валей Кацем благоустраивали территорию, подрезали кусты, разравнивали дорожки, подстригали траву. А сосед, имени которого профессор не знал, катил в ворота тачку с песком, чтобы соорудить песочницу для игр маленьким детям.
Соседи трудились так самозабвенно, что не обратили на Минца никакого внимания.
Гаврилова поглядела на них с некоторым страхом, и тут ей пришла в голову интересная мысль.
— Это не вы ли, Лев Христофорыч? — спросила она.
— Я, — скромно ответил профессор.
— Ой, что же это делается! — сказала Гаврилова.
В этот момент во дворе показался Корнелий Удалов, который нес на плече две доски для детского загончика. Он услышал слова Гавриловой, и они укрепили его подозрения. А так как Удалов в принципе никогда не испытывал неприязни к труду, то лекарство профессора подействовало на него умеренно, он смог пересилить страсть к работе, положил доски и последовал за профессором в квартиру Гавриловых.
Квартира встретила профессора невероятной, сказочной чистотой. Пол ее был выскоблен до серебряного блеска и покрыт сверкающей мастикой, подоконники и двери тщательно вымыты. В распахнутую дверь кухни были видны развешанные в ряд выстиранные занавески, вещи Коли Гаврилова и постельное белье, а в промежутках между простынями блистали бока начищенных кастрюль. Самого Николая нигде не было видно. Гаврилова остановилась на пороге, не смея вступить в свой дом.
— Коля, — позвала она слабым голосом. — Коленька.
Коля не отозвался.
Профессор тщательно вытер ноги о выстиранный половик и сделал шаг в комнату. Коля лежал на диване, обложившись учебниками, и быстро конспектировал их содержание.
Профессор склонился над ним и спросил:
— Как вы себя чувствуете, молодой человек?
Коля отмахнулся от голоса, как от мухи, и подвинул к себе новый учебник.
— Коля, — сказал профессор. — Ты так много сделал сегодня. Не пора ли немного отдохнуть?
— Как вы заблуждаетесь, — ответил ему Коля, не отрывая глаз от учебника. — Ведь столько надо совершить. А жизнь дьявольски коротка. У меня задолженность за этот курс, а мне по-человечески, глубоко и серьезно хочется пройти в этом году два курса. Может, три. Так что, умоляю, не отрывайте меня от учебы.
— Мальчик прав, — сказал профессор, оборачиваясь к Гавриловой и Удалову, наблюдавшим эту сцену от двери.
— Но он же переутомится, — сказала Гаврилова. — Он к этому непривычный.