Мысли Лавона текли медленно и вяло. Он тогда оказался прав — наступала осень. У него едва хватило времени на то, чтобы поднять всех людей со дна в крепость до прихода осенних перемен. Осенью воды вселенной меняются местами — придонные поднимаются к небу, поднебесные уходят на дно — и перемешиваются. Термораздел разрушается до следующего года, пока весенние течения не образуют его снова.
И неизбежно резкая смена температуры воды и кислородное голодание повлияли на деятельность спорообразующих желез. Вокруг Лавона уже смыкается янтарная сфера, и он не в силах этому помешать. Это непроизвольный процесс, не зависящий от его воли, как биение сердца. Скоро, скоро стылую грязную воду вытеснит и заменит фосфоресцирующая жидкость, и тогда придет сон…
Тишина и холод. Темнота и покой.
В дальнем углу Галактики горит пурпурная звездочка Тау Кита, а вокруг нее бесконечно вращается сырой мирок по имени Гидрот. Многие месяцы его озера и пруды кишели жизнью, но вот солнце ушло из зенита, выпал снег, и лед наполз на материк со стороны океана. И жизнь опять погрузилась в дрему, сравнимую только со смертью; битвы и вожделения, победы и поражения миллиардов микроскопических существ сменились забвением, когда все это не имеет ровно никакого значения.
Воистину всем страстям приходит конец, когда на планете Гидрот правит зима; но зима — властитель не вечный.
Старый Шар отложил наконец толстую, иззубренную по краям металлическую пластину и выглянул из окна крепости, очевидно, ища успокоения в сияющей зелено-золотой полутьме летних вод. В мягких отсветах, упавших на лицо мыслителя сверху — там, под сводчатым потолком, безмятежно дремал Нок, — Лавон увидел, что перед ним, по существу, совсем еще молодой человек. Черты лица Шара поражали хрупкостью, не оставляя сомнений: с тех пор, как он впервые вышел из споры, минуло не слишком много лет. В сущности, у Лавона и не было оснований думать, что Шар в самом деле окажется стариком. Любого Шара по традиции величали "старый Шар". Смысл такого обращения, как смысл многого вокруг, затерялся, привычка уцелела. По крайней мере она придавала вес и достоинство должности мыслителя — средоточия мудрости племени, — подобно тому, как должность каждого из Лавонов подразумевала средоточие власти.
Нынешний Шар принадлежал к поколению XVI и, следовательно, должен был быть по крайней мере на два года моложе, чем сам Лавон. Если он и мог считаться старым, то исключительно в смысле разума.
— Отвечу тебе честно, Лавон, — произнес Шар, по-прежнему глядя куда-то вдаль сквозь высокое неправильной формы окно. — Достигнув зрелости, ты пришел ко мне за секретами металлической пластины точно так же, как твои предшественники приходили к моим. Я могу сообщить тебе кое-что из этих секретов, но по большей части я и сам не ведаю, что они означают.
— После стольких-то поколений? — воскликнул изумленный Лавон. — Ведь еще Шар III сделал первый полный перевод, разве не так? Это случилось давным-давно…
Молодой человек обернулся и устремил взгляд на гостя. Его глаза, большие и темные, словно впитали в себя глубины, которые только что мерили.
— Я могу прочесть то, что написано на пластине, однако в большинстве своем фразы кажутся лишенными смысла. Хуже всего, что записи неполны. Ты этого не знал? Но это так. Одна из пластин была утеряна на поле боя во время первой войны со всеедами, когда замки еще находились в их руках.
— Тогда зачем же я здесь? — спросил Лавон. — А на той пластине, что сохранилась, есть там что-нибудь достойное внимания? Действительно ли она донесла до нас "мудрость создателей" или это просто-напросто миф?
— Нет, это правда, — медленно ответил Шар. — Пожалуй, правда…
Он осекся; собеседники разом повернулись и уставились на призрачное создание, внезапно возникшее за окном. Затем Шар многозначительно провозгласил:
— Входи, Пара.
Существо в форме туфельки, почти прозрачное, за исключением серебристых с чернью зернышек и искристых пузырьков, которые во множестве наполняли его нутро, проскользнуло в комнату и остановилось, тихо шевеля ресничками. Секунду-другую оно висело безмолвно, обмениваясь телепатическими приветствиями с Ноком, плавающим под сводом, в принятой между ними церемонной манере. Никто из людей никогда не слышал этих бесед, но сомневаться в их реальности не приходилось: для дальней связи человек использовал сородичей Пара уже на протяжении многих поколений. Потом реснички всколыхнулись сильнее: