Какстон круто повернулся и направился к шлюзу. Уже переступив порог внутренней двери, он обернулся:
– И запомните, О'Мара: если малышу из-за вас станет плохо, если вообще с ним хоть что-нибудь случится, мониторам не удастся с вами даже побеседовать, понятно?
«Намек более чем ясен», – со злостью подумал О'Мара; отныне он обречен делить свою каюту с этим пятисоткилограммовым одушевленным танком. А ведь все знают, что выпустить худларианина в космос – все равно что отвязать на ночь собаку: ему это совершенно ничем не грозит. Но увы, О'Мара имел дело с простыми, бесхитростными, сверхсентиментальными и весьма решительными людьми – монтажниками космических конструкций.
Полгода назад, уже включившись в работу над проектом, О'Мара обнаружил, что ему снова предстоит заниматься делом, которое, будучи важным само по себе, не приносит ему никакого удовлетворения – для его выполнения вовсе не требуются те знания, которыми он располагал. С самого окончания школы вся его жизнь представляла собой сплошную цепь подобных разочарований. Руководство никак не могло поверить, что молодой парень с грубым квадратным лицом и плечищами, на которых голова казалась слишком маленькой, склонен к столь тонким областям знаний, как психология или электроника. О'Мара кинулся в космос в надежде, что там его оценят, – но не тут-то было. Хотя он неизменно пытался в любом разговоре блеснуть своими на самом деле недюжинными познаниями, собеседники, как правило, бывали настолько зачарованы его атлетическим телосложением, что им и в голову не приходило ещё вслушиваться в то, что он говорил. В результате его анкеты неизменно заканчивались рекомендацией: «годен к использованию на работах, требующих продолжительных физических усилий».
Вот почему О'Мара решил заработать здесь себе дурную славу. В результате его жизнь можно было назвать какой угодно, только не скучной.
Однако сейчас он подумал, что лучше было бы не усердствовать в своих усилиях оттолкнуть от себя всех. Сейчас он больше всего нуждался в друзьях, а друзей у него тут не было.
Запах худларианской пищи – резкий и всепроникающий – заставил О'Мару оставить мысли о мрачном прошлом и обратиться к ещё менее радужному настоящему. Следовало что-то предпринять, и побыстрее. О'Мара поспешно облачился в легкий скафандр и кинулся к шлюзу.
Глава 2
Каюта О'Мары находилась в небольшом отсеке, которому со временем предстояло превратиться в операционную и подсобные помещёния секции, предназначенной для существ класса МСВК, живущих в условиях низкой гравитации. Для удобства жильца две небольшие комнатки и коридорчик между ними находились под давлением и были снабжены системой искусственной гравитации; в остальных помещёниях не было ни того, ни другого. О'Мара плыл по коротким коридорам, открывавшимся прямо в космическую пустоту, обследуя по пути крохотные угловые ниши – все они были либо слишком тесными, чтобы вместить малыша, либо открывались в космос. Оттолкнувшись от одной из ребристых стен, он огляделся по сторонам.
Вверху, внизу и вокруг на добрый десяток миль плавали в пустоте не видимые во мраке части будущего Госпиталя. Только яркие голубые сигнальные огни, установленные на них, делали безопасным движение ракет в этой зоне.
Словно стоишь в самом центре шарового звездного скопления, подумал О'Мара.
Зрелище было достаточно впечатляющим для всякого, кто расположен был им любоваться. Но О'Мара не был расположен, ибо на многих из этих подсекций дежурили лучевые операторы, в обязанности которых входило разводить секции, если им грозило столкновение. Операторы могли заметить его и сообщить потом Какстону, что он выводил своего малыша наружу – хотя бы только для кормления.
Нет, видно, ничего не остается, как заткнуть нос, с отвращением подумал он и повернул назад.
В шлюзе его приветствовал рев, близкий гудку пароходной сирены.
Детеныш издавал протяжные, резкие звуки и делал это через определенные промежутки времени, достаточные для того, чтобы содрогнуться в ожидании следующего вопля. При ближайшем рассмотрении на шкуре, покрытой коркой пищи, обнаружились пролысины, которые позволяли заключить, что его дорогой питомец проголодался.
О'Мара отправился за распылителем. Когда он уже почти обработал один бок малыша, в каюту вошел доктор Пеллинг.
Сняв шлем и перчатки, главный врач Проекта размял пальцы и проворчал:
– Слышал, вы повредили ногу. Давайте-ка поглядим.
Пеллинг был предельно внимателен, но помогал не столько из дружеских побуждений, сколько из чувства долга.
– Сильные ушибы, растянуты сухожилия, вот и все – счастливо отделались. – Голос его звучал сдержанно. – Отдых, покой. Я дам вам мазь для растирания. Вы что, решили перекрасить стены?
– Как... – начал было О'Мара и тут же осекся, увидев, куда смотрит Пеллинг. – Нет, это питательная смесь. Мерзкая тварь, когда я её поливаю, мечется по каюте. Кстати, раз уж речь зашла о ней, не можете ли вы сказать...
– Нет, не могу, – прервал его Пеллинг. – У меня голова пухнет от мыслей о болезнях и лекарствах для моих соотечественников, так что мне не до мнемограмм класса ФРОБ! Впрочем, это существа выносливые – с ними вообще ничего не может случиться! – Он втянул носом воздух и скривился. Почему бы вам не держать его снаружи?
– Кое-кто у нас слишком мягкосердечен, – с горечью ответил О'Мара. Когда котят берут за шиворот, их сердца содрогаются от столь явной жестокости.
– Угу... – почти сочувственно промычал Пеллинг. – Ну что ж, дело ваше. Я загляну к вам через пару недель.
– Постойте! – взмолился О'Мара, ковыляя за доктором в одной натянутой штанине – другая, пустая, хлопала по бедру, – А если что случится? Ведь должны же быть какие-то инструкции, как обхаживать и кормить этих ФРОБов, ну хотя бы самые простые! Не оставите же вы меня с этим... с этим...
– Понимаю вас, – Пеллинг на какое-то мгновение задумался, потом сказал: – У меня завалялась где-то книжонка, что-то вроде худларианского руководства по сказанию скорой помощи. Но она на универсальном языке...
– Я читаю на универсуме, – поспешил сообщить О'Мара.
Пеллинг, казалось, удивился:
– Молодец. Тогда я вам её и пришлю.
Он отрывисто кивнул и вышел.
Поплотнее прикрыв дверь спального отсека в надежде, что так будет хоть немного меньше вонять, О'Мара осторожно улегся на диванчике в предвкушении заслуженного, по его мнению, отдыха. Ногу он пристроил так, что боль почти не беспокоила, и принялся убеждать себя смириться с создавшимся положением.
Веки его сомкнулись, и теплое оцепенение разлилось по телу. Глубоко вздохнув, он свернулся калачиком и стал погружаться в сои...
Его сорвал с диванчика рев, который был таким пронзительным, властным и требовательным, будто ревели все сирены на свете, и таким мощным, что дверь спальни, казалось, вот-вот сорвет с петель. О'Мара инстинктивно метнулся к скафандру, потом, поняв, что происходит, с проклятьем швырнул его на пол и отправился за распылителем.
Дитя снова проголодалось!..
Ещё восемнадцать часов спустя О'Мара уяснял только одно – как мало он, в сущности, знал раньше о худларианских младенцах. Ему не раз доводилось беседовать по транслятору с родителями малыша, в том числе и о младенце, но почему-то они ни разу не коснулись таких животрепещущих тем, как, например, сон.
Судя по всему, полагал О'Мара, малолетние ФРОБы вообще обходятся без сна. В промежутках между очередными кормежками – к сожалению, весьма кратковременных – они мечутся по каюте, смахивая на своем пути все, что сделано не из металла и не привинчено к обшивке, но даже и это они ухитряются искорежить до неузнаваемости, приводят в полную негодность. А если они не сеют разруху, то забиваются в угол и сидят там, сплетая и расплетая свои щупальца. Возможно, родители, глядя на своего дорогого младенца, играющего щупальцами, словно ребенок пальчиками, млеют от умиления, но у О'Мары эта картина почему-то вызывала только отвращение.