– Анализ закончен. Состав воздуха в отсеке позволяет вам, доктор, спокойно снять шлем и дышать полной грудью.
Вот оно, самое главное противоречие, подумал Конвей. Наверняка Курседд так же растеряна, как и он сам. И тут он рассмеялся, представив, что сейчас творится с медсестрой...
Глава 3
Несмотря на отчаянное сопротивление, спустя шесть часов пациент был доставлен в палату 310-Б, небольшое помещёние неподалеку от Главной операционной ДБЛФ. К тому времени Конвей уже не знал, чего он больше хочет: вылечить пациента или не медля, прикончить его на месте. Судя по всему, спасатели и Курседд, транспортировавшая пациента, испытывали те же чувства. Конвей провел предварительный осмотр, насколько это позволяли сеть и прозрачный мешок, и взял для анализа кровь и соскреб с наружного покрытия пострадавшего. Образцы он отправил в Лабораторию патологии, наклеив на них красные этикетки «Крайне срочно». Курседд сама отнесла их в лабораторию, не доверив пневматической трубе: когда дело касалось цвета этикетки, работники лаборатории вдруг обретали удивительную слепоту.
Наконец, Конвей приказал сделать рентгеновские снимки и, оставив пациента под наблюдением Курседд, отправился к О'Маре.
Когда Конвей закончил свой рассказ, О'Мара с облегчением заключил:
– Ну, самое трудное позади. Полагаю, вам хочется довести это дело до конца? – спросил он.
– Н... н... не думаю, – отозвался старший терапевт.
О'Мара нахмурился.
– Если вы отказываетесь от пациента, так прямо и скажите. Не терплю уверток.
Конвей втянул носом воздух, а затем медленно и раздельно проговорил:
– Я хочу продолжать это дело. Мои сомнения относятся к вашему ошибочному утверждению, будто самое трудное позади. Самое трудное впереди.
Я провел предварительный осмотр больного и, как только будут готовы результаты анализов, проведу более подробное исследование. Завтра при осмотре больного я хотел бы, если возможно, видеть докторов Маннона, Приликлу, Скемптона и вас.
О'Мара поднял брови.
– Странный набор талантов, – сказал он. – Не могли бы вы уточнить, доктор, зачем мы все вам понадобились?
Конвей покачал головой.
– Мне пока не хотелось бы говорить об этом.
– Хорошо, мы придем. – О'Мара явно заставлял себя быть вежливым. – И я прошу прощения, что не так истолковал ваше невнятное бормотание, когда не мог разобрать более одного слова из каждых трех. Идите, доктор, и выспитесь, прежде чем я снова наброшусь на вас.
Только тут Конвей понял, как устал. Кое-как доплелся до своей комнаты, и его походка напоминала стариковское шарканье, а вовсе не спешную, уверенную поступь старшего терапевта.
На следующее утро Конвей два часа провел возле своего пациента, прежде чем собрался консилиум, о котором он накануне просил О'Мару. Нового выяснить ему почти не удалось, он только лишний раз убедился, что ничего не сможет сделать без специалистов.
Первым появился доктор Приликла. О'Мара и Скемптон, главный инженер Госпиталя, пришли вместе. Последним появился доктор Маннон, задержавшийся в операционной ДБЛФ. Ворвавшись в палату, он притормозил, а затем медленно дважды обошел вокруг пациента.
– Похоже на баранку с маком, – сказал он.
Все поглядели на него.
– Увы, это не мак, – вздохнул Конвей. – Совсем не так просто и безвредно. – Он подкатил к пациенту рентгеновскую установку. – Парни из Лаборатории патологии считают, что это злокачественные образования. А сам пациент, если вы присмотритесь внимательней, не имеет ничего общего с баранкой. Физиология, характерная для ДБЛФ, – цилиндрическое тело со слабо выраженным скелетом и сильной мускулатурой. Ложное впечатление создается тем, что по одному ему известной причине он старается проглотить собственный хвост.
Маннон внимательно вгляделся в изображение на экране рентгеновской установки и, выпрямившись, развел руками.
– Типичный заколдованный круг, – произнес он и добавил:
– Поэтому-то вы и пригласили О'Мару? Подозреваете, что у пациента не все дома?
Конвей пропустил вопрос мимо ушей и продолжил:
– Поражение наиболее значительно там, где смыкаются рот и хвост пациента. В сущности, эти области настолько поражены, что трудно разглядеть границу между ними. Очевидно, опухоли весьма болезненны или по меньшей степени вызывают неодолимый зуд – вот почему он буквально вгрызается в свой собственный хвост. С другой стороны, такое положение тела может объясняться непроизвольным сокращением мышц, которое вызвано либо поражением, либо чем-то вроде эпилептической судороги...
– Второе мне кажется реальней, – вмешался Маннон. – Чтобы поражение успело перейти с хвоста на ротовую часть, или наоборот, нужно, чтобы челюсти были сомкнуты длительное время.
И на этот раз Конвей, казалось, не слышал замечания.
– На погибшем корабле существовала искусственная гравитация, продолжал он, – но я установил, что условия жизни пациента близки к нашим.
Жаберные щели по обе стороны головы, не затянутые ещё опухолью, служат для дыхания. Отверстия меньшего размера, частично прикрытые мышечными выростами, служат ушами. Пациент может слышать и дышать, но не может есть.
Надеюсь, вы согласны, что сначала следует освободить рот?
Маннон и О'Мара согласно кивнули. Приликла развел четырьмя манипуляторами, что означало примерно то же самое, а Скемптон глазел в потолок, размышляя, наверно, о том, не напрасно ли его пригласили. Однако именно к нему и обратился Конвей. Пока они с Манноном будут согласовывать код операции, Приликле и главному инженеру придется взять на себя вопросы связи. В то время как Приликла будет изучать эмоциональную реакцию пациента, Скемптон с помощниками проведут ряд звуковых опытов. Как только будет установлен слуховой барьер пациента, следует модифицировать транслятор, и сам больной поможет врачам установить диагноз, а это упростит лечение.
– Здесь и так многовато народу, – деловито сказал Скемптон. – Я и один справлюсь. – Он подошел к интеркому, чтобы заказать необходимое оборудование.
Конвей обернулся к О'Маре.
– Молчите, я хочу сам догадаться, – сказал старший психолог, прежде чем Конвей раскрыл рот. – Мне достанется самая легкая работа: как только мы найдем способ общения с пациентом, убедить его, что эти мясники – я имею в виду вас с доктором Маннон – не причинят ему вреда.
– Совершенно верно, – улыбнулся Конвей и поспешил переключить его внимание на пациента.
Конвею доводилось видеть злокачественные образования и на земных больных, и на инопланетных, а потому он понимал, что справиться с этим будет нелегко.
Словно плотная волокнистая древесная кора, поражение совершенно скрывало место соединения ротовой полости с хвостом. Ко всем трудностям кости челюсти не просматривались на рентгеновской установке, так как опухоль была почти непрозрачна для рентгеновских лучей. Под корой скрывались и глаза пациента, что также требовало особой осторожности при операции.
Указав на расплывчатый силуэт на экране, Маннон с чувством произнес:
– Пусть бы он хоть почесался. Он так стиснул зубы, что едва не лишился собственного хвоста! Совершенно очевидно – это состояние эпилептического характера. Или же умственное расстройство...
– Ну и ну! – с досадой воскликнул О'Мара.
Тут прибыло оборудование Скемптона и он с Приликлой принялся калибровать транслятор. Испытания потребовали немалых усилий, так как больной находился в бессознательном состоянии, и Конвею с Манноном пришлось перейти в Главную операционную, чтобы решить, что предпринять дальше.
Появившийся через полчаса Приликла сказал, что уже можно поговорить с пациентом, хотя тот пока не вполне оправился. Все поспешили в палату.
О'Мара постарался внушить пациенту, что рядом с ним друзья, что пациент им симпатичен и что они сделают все, что от них зависит, чтобы ему помочь. Он тихо говорил в свой транслятор, а из аппарата, расположенного возле головы пациента, раздавались непонятные щелчки и скрипы. В паузах Приликла докладывал о моральном состоянии пострадавшего.