Какстон пулей выскочил из кабинета. Уоринг, помешкав, последовал за ним. У двери оператор задержался, опустил в адрес О’Мары крепкое словцо, потом вдруг ухмыльнулся и вышел. Монитор вздохнул.
— О’Мара, — сурово сказал он, — вы опять остались без работы, и хоть я стараюсь не лезть с непрошенными советами, мне все-таки хотелось бы вам кое о чем напомнить. Через несколько недель начнет прибывать лечебный и технический персонал Госпиталя, куда войдут представители едва ли не всех обитателей Галактики. Моя обязанность — устроить их и не дать возникнуть трениям, чтобы со временем все как следует сработались. Для подобных случаев еще нет писаных законов, но, когда мое начальство посылало меня сюда, мне было сказано, что для такой работы понадобится хороший прирожденный психолог, обладающий достаточной долей здравого смысла и не боящийся обоснованного риска. Думаю, не стоит пояснять, что два таких психолога еще лучше, чем один…
О’Мара слушал его внимательно, но все еще думал об ухмылке Уоринга. Он знал, что и малыш, и Уоринг пойдут теперь на поправку, и, находясь в блаженном состоянии духа, не мог кому-то хоть в чем-то отказать. Но Монитор, по-видимому, принял его рассеянность за нечто иное.
— Черт побери, я же предлагаю вам работу! Разве вы не видите, что она для вас создана! Дружище, это Госпиталь, а вы только что вылечили вашего первого пациента!
Главный госпиталь сектора
I
Словно лампочки на неказистой разлапистой новогодней елке, сверкали на фоне бледной звездной россыпи огни Главного госпиталя двенадцатого галактического сектора. Его иллюминаторы светились желтым, и багрово-оранжевым, и мягким прозрачным зеленым, и жестким синим цветом. А кое-где они были темными. Здесь, за непрозрачными металлическими экранами, располагались секции, где освещение было нестерпимо ярким или где было темно и холодно, потому что тамошним обитателям вредило даже слабое мерцание звезд.
Для тех, кто находился в тельфианском космическом корабле, который только что вынырнул из гиперпространства и завис милях в двадцати от этого гигантского сооружения, ослепительный парад видимых излучений был слишком тусклым, чтобы различить его без помощи оптических приборов. Тельфиане были пожирателями радиоактивной энергии. Корпус тельфианского лайнера был окружен мерцающим голубоватым радиоактивным сиянием, а во внутренних отсеках уровень жесткой радиации держался на высокой отметке, что, впрочем, по тельфианским понятиям было вполне нормально. Только в носовой части крошечного корабля царил разгром. Здесь по всему отсеку планетарных двигателей были разбросаны куски только что взорвавшейся сердцевины ядерного реактора — небольшие, критической массы обломки — и здесь было слишком “горячо” даже для тельфиан.
Коллективно мыслящее групповое единство, которое было капитаном тельфианского космического корабля и одновременно его командой, включило коммуникатор ближайшего действия и заговорило на языке, применявшемся для общения с существами, которые неспособны к тельфианскому психослиянию, — выбивая стремительную дробь жужжаний и пощелкиваний.
— Говорит тельфианское сточленное психоединство, — произнесло оно медленно и.внятно. — У нас имеются пострадавшие, и нам нужна срочная помощь. Наша групповая классификация — ВТКМ, повторяю — ВТКМ…
— Будьте добры, сообщите подробности и степень срочности — торопливо произнес чей-то голос как раз в тот момент, когда тельфианин уже собрался повторить свое сообщение. Тельфианин быстро сообщил подробности и замолчал в ожидании. Его мозг и многочленное тело состояло из сотни элементарных существ. Некоторые из них превратились в слепые, глухие и, быть может, даже мертвые клетки, не воспринимавшие и не посылавшие никакой чувственной информации, но были и другие, которые излучали волны такой беспредельной, мучительной боли, что коллективное сознание содрогалось и корчилось в безмолвном сочувствии. Да ответит ли он, наконец, этот голос, думали они, и если ответит, сможет ли им помочь?
— Приближаться к Госпиталю больше чем на пять миль вам запрещается, — внезапно заговорил тот же голос, — Иначе вы создадите угрозу космическому транспорту, а также существам со слабой устойчивостью к радиации.
— Понятно, — сказал тельфианин.
— Отлично, — ответил голос. — Вы должны также понять, что существа вашего вида слишком “горячи” для нас, чтобы мы могли с вами общаться непосредственно. Но к вам уже посланы дистанционно управляемые механизмы, и они облегчат проблему эвакуации, если вы доставите пострадавших к самому большому люку корабля. Но если сделать этого не удастся, не тревожьтесь — у нас есть механизмы, которые сумеют проникнуть внутрь вашего корабля и вынести пострадавших.
Голос умолк, сообщив напоследок, что Госпиталь надеется помочь пациентам, но какой бы то ни было точный прогноз в настоящее время невозможен.
Тельфианин подумал про себя, что скоро боль, которая терзает его мозг и многочленное тело, исчезнет, но с нею исчезнет и добрая четверть самого тела…
С ощущением счастья, которое испытываешь, только когда позади у тебя восемь часов сна, внутри — отличный завтрак, а впереди увлекательная работа, Конвей торопливо направлялся в свою палату. Строго говоря, это нельзя было назвать “его палатой” — если бы в ней произошло что-либо серьезное, то самое большее, чего ожидали от Конвея, — что он будет взывать о помощи. Но так как он находился в Госпитале всего лишь два месяца, Конвей не придавал этому особого значения и понимал, что ему не скоро доверят нечто большее, чем самые простые процедуры. Все сведения о любой внеземной психологии можно заполучить за считанные минуты с помощью мнемограммы, но умение использовать полученные сведения, особенно в хирургии, приходит только со временем. И Конвей готов был посвятить свою жизнь овладению этим искусством.
Пересекая поперечный коридор, Конвей заметил своего знакомого из класса ФГЛИ, стажера-тралтана, горбатую слоноподобную тушу на шести губчатых ногах. Сегодня короткие ноги тралтана, казалось, прогибались больше обычного, а маленькое существо ОТСБ, жившее в симбиозе с громадной тушей, пребывало в бессознательном состоянии. Конвей радостно изрек: “Доброе утро!” — и получил в ответ переведенное транслятором — и потому, конечно, невыразительное: “К-ш-ш-ш!” Он усмехнулся в ответ.
Накануне в Приемной и вокруг нее царило заметное оживление. Конвея туда не пригласили, но тралтан выглядел так, словно не успел за ночь ни отдохнуть, ни разогнуться.
Пройдя несколько шагов, Конвей встретил второго тралтана, который медленно шел рядом с маленьким существом класса ДБДГ, похожим на самого Конвея. Впрочем, не совсем похожим: термин ДБДГ означал всего лишь групповую классификацию, которая учитывала только основные физические признаки, вроде количества рук, ног, голов и их положение на теле. Это существо было семипалым, возвышалось всего лишь на четыре фута над полом и выглядело, словно кудлатый плюшевый медвежонок.
Руки ДБДГ были сплетены за спиной, а сосредоточенно-отсутствующий взгляд устремлен вниз. Его неуклюжий спутник выглядел столь же сосредоточенно, только его взгляд был устремлен вверх — вследствие иного расположения зрительных органов. У обоих были профессиональные знаки отличия — золотые шевроны на рукавах, означавшие, что их владельцы являются по меньшей мере почтенными Диагностами. Поравнявшись с ними, Конвей воздержался от приветствий и даже ступать старался как можно тише.
Возможно, они погрузились в глубокие раздумья над какой-нибудь медицинской проблемой, но с равным успехом они могли просто повздорить и намеренно игнорировать друг друга. Диагносты вообще были странными существами.
На каждом перекрестке из громкоговорителей неслась какая-то внеземная тарабарщина, которую Конвей слушал вполслуха, но, когда диктор внезапно переключился на земной язык и Конвей услышал собственное имя, он от удивления застыл на месте.