- Да, да. И меня очень удивила его аттестация профессора Боровика. Это ж неправда.
- Вы считаете, директор несправедлив к профессору?
- В данном случае да, - твердо ответил Ветров. - Вообще-то наш директор человек исключительно доброжелательный. Не знаю, что накатило на него.
- И вы почувствовали что-то неладное?
- Да, я тут же бросился на аэродром. К несчастью, никого из команды самолета мне тогда разыскать не удалось. Только сегодня встретил стюардессу, вернувшуюся из рейса... Что с Галиной, товарищ полковник?
Заверив собеседника, что девушка в полной безопасности, Карабанов тепло попрощался с ним.
- Ну, а что скажете вы, Файзи?
- Я?.. Что - я?..
Толстяк примостился на краешке дивана, пухлые ручки лежали на коленях, круглое безбровое личико выражало полнейшее недоумение.
- Я ничего...
- Что вы думаете обо всей этой истории?
Ручки беспомощно вспорхнули. Толстяк молчал.
- Понимаете, - задумчиво, как бы про себя продолжал полковник. - Судя по телеграмме, отправитель знал о случае с вертолетом. Он, вероятно, связан с кем-нибудь из Джанабада. Не так ли, Файзи?
- Возможно, товарищ полковник, все возможно, - забормотал толстяк. Он заметно побледнел.
- И мне почему-то думается, Файзи, - заключил полковник, - что вы, при желании, могли бы внести здесь ясность.
Толстяк молчал, избегая его взгляда.
- Я слушаю вас, Файзи, - напомнил Карабанов.
Ручки снова взлетели вверх.
- Вы меня подозреваете! - воскликнул толстяк, горестно глядя на полковника. - Да, да, я понял: вы меня подозреваете!
Карабанов нахмурился.
- Итак - не хотите? Хорошо, тогда буду говорить я. Расскажу вам небольшую историю про одного менялу с Регистана.
Пальцы-коротышки впились в жирные коленки.
- Это был самый обычный меняла, каких сотнями насчитывалось в священной Бухаре. Не самый богатый и не самый бедный. С утреннего и до вечернего намаза просиживал он в своей крохотной лавчонке близ Регистана, обменивая русские рубли на индийские рупии и персидские туманы на бухарские тенеги. Меняла был молод, совсем молод, но неистовая жажда обогащения одолевала его. Чужие богатства, протекавшие через его закуток, распаляли воображение. Кое-что перепадало и ему от этих богатств, он мог бы и сам скопить состояние, но жадные слуги всесильного миршаба и целая орава эмирских чиновников высасывали все его барыши. Наконец наступил день, когда эмир бежал от народного гнева. Вместе с эмиром исчезли и грозный миршаб и другие царедворцы, так досаждавшие скромному меняле. Но увы, одновременно прекратились сделки. Все, казалось, рухнуло, и вот однажды...
- Однажды... - машинально повторил толстяк, как завороженный глядя на полковника.
- Однажды возле домика менялы на Ляби Хаузи остановилась тяжело нагруженная арба. Оборванный и грязный арбакеш постучал в ворота, и пораженный меняла узнал в нем одного из своих самых уважаемых клиентов. Арба въехала во двор, в ней оказались целые груды одежды: женской, детской, мужской... Так меняла стал скупщиком краденого.
- Правда, все истинная правда, - простонал толстяк. - Но это было давно...
- Давно, - согласился Карабанов. - Но вспомнил я об этом не зря. Слушайте дальше, Файзи. Как-то раз, уже под утро, во дворик на Ляби Хаузи въехала арба. К разочарованию хозяина, она была почти пуста - всего восемнадцать женских узбекских платьев, к тому же перепачканных кровью. Вы не помните этот случай?
- Нет, нет, - замотал круглой головой толстяк.
- Ну как же, - напомнил Карабанов. - Вы еще обратили внимание, что платья лишены необходимой принадлежности - паранджи, и под этим предлогом изрядно сбили цену.
- Я не помню, - чуть слышно пролепетал толстяк.
- А на следующий день, - как ни в чем не бывало, продолжал полковник, - на базаре только и разговоров было, что о восемнадцати отрубленных головах в Шахрисябсе. Нет, вы не могли забыть этот случай, Файзи. Тем более, что именно тогда вы впервые вступили в непосредственный контакт с людьми Джунавадхана.
Толстяк прижал пальчики к груди.
- Но я же во всем признался. Меня простили. Зачем вы напоминаете о тех черных днях, товарищ полковник. Это... это не гуманно.
- Гуманность... - Карабанов улыбнулся, но от улыбки этой Файзи почему-то стало не по себе. Он заерзал на краешке дивана, исподлобья бросая тревожные взгляды на собеседника. А Карабанов молчал.
- Что-нибудь не так сказал, да? - забеспокоился толстяк.
- Я думал о тех восемнадцати, - произнес полковник. - И о тысячах и тысячах других. Если б они знали, что слово "гуманность" со временем так полюбится их палачам... Нет, нет, - остановил он Файзи, пытавшегося вставить слово. - Я знаю, палачом вы не были, только мелким пособником. И все это в прошлом. Но дело в том, что ваш бывший хозяин Джунавадхан неожиданно напомнил о себе.
- Джунавадхан! Разве он жив?
- Вы, оказывается, этого не знали? Ну что ж, Файзи, смотрите сами. Ведь вы только что наглядно убедились, как тайное неизбежно становится явным.
- Но у меня нет больше тайн, товарищ полковник, - взмолился толстяк. Уверяю вас.
Карабанов пристально посмотрел на него:
- Профессор Боровик исчез. Ваши старые связи с Джунавадханом, обмолвка при передаче разговора с Минском, подслушивание - все это говорит против вас. Признаться самое время. Потом будет поздно.
- Совпадения, ужасные совпадения... Клянусь вам, - Карабанов встал.
- У меня нет больше времени, Файзи. Желаете вы облегчить поиски профессора Боровика?
Толстяк соскользнул с дивана.
- Да я бы со всей душой, товарищ полковник! Но клянусь вам...
- Прошу вас пока не покидать Джанабада, - сказал Карабанов и вышел.
Глава 24
"И каждый получит по заслугам"
Кабинетом академика Кулиева завладели летчики. Они позанимали все стулья, сгрудились на диване, несколько человек, развернув свои планшетки, расположились прямо на корточках у стены. В кресле академика восседал грузный человек в расстегнутом летном комбинезоне. Развернув большую склейку топографических карт и вооружившись толстым цветным карандашом, он диктовал координаты и названия ориентирных пунктов.
- Первая контратака, - сказал Карабанову Кулиев. Стоя возле настенной карты Азии, он старательно вычерчивал красные стрелки, вонзавшиеся в бесформенные коричневые пятна, которыми обозначались пораженные шистоцеркой площади. - Первые противосаранчовые эскадрильи. Они направляются за рубеж, в страны, обратившиеся к нам за помощью.
- А как обстоит дело у нас? - поинтересовался полковник.
- О, тут совсем иной коленкор, - заулыбался Кулиев. - Мы не только уничтожаем у себя шистоцерку, нет, нет. Она еще нам послужит, и довольно оригинально. Вот провожу гостей и покажу, что мы тут задумали.
- Не сейчас, Аспер Нариманович. Меня тревожит судьба Боровика. Чувствую, дело не чисто.
Академик оторвался от карты.
- Файзи?
- Ничего определенного, - с досадой ответил Карабанов. - Настораживает только прошлое этого человека, кое-что в поведении... Впрочем, с минуты на минуту все станет ясным.
- Уже приняли меры?
- К сожалению, с большим опозданием. Поверил этому товарищу из Минска. А верить-то, оказывается, не следовало. Кстати, Аспер Нариманович, почему вы сразу не сказали об исчезновении Галины Боровик?
- Как-то не придал значения, - смутился Кулиев. - Не усмотрел в событиях никакой связи.
- Надо держать наготове вертолет, - подумав, сказал полковник. - Я говорю о вашем "воздушном вездеходе". Он может понадобиться в любую минуту.
- Я немедленно распоряжусь, - решил Кулиев и, оглядевшись, с улыбкой добавил: - Товарищи авиаторы здесь закрепились прочно. Придется нам эвакуироваться.
Он провел Карабанова в небольшую комнатку с диваном. Стол, два стула, книжный шкаф и телефон дополняли обстановку.