Для воспоминаний этого хватило, пронеслись калейдоскопом, остановившись на том мгновении, когда он выносил меня из корпуса «Ханри Сэвайвил». Израненную, измученную, но так и не сдавшуюся…
Потому что он так учил.
Тем для разговоров у нас с ним было много, эта — лишь одна из них.
— Держи, — подойдя к Роверу вплотную, протянула ему чашку. Блюдце подавать не стала — он их не то, чтобы не любил, но пренебрегал. — О чем?
— А себе? — забирая у меня кофе, спросил он.
Пальцы на мгновение коснулись друг друга… В теле отдалось ознобом.
Наши с ним чувства не были яркими, но… он был желанным мужчиной. Моим мужчиной.
— Извини, — улыбнулась я, — но я больше не могу.
— Я думал, что — тоже, — как-то… мягко, отозвался он. Сделал глоток, фыркнул — горячо, но тут же вновь поднес чашку к губам: — Вкусно.
— Ты просто распробовал, а не влил в себя, — усмехнувшись, качнула я головой. — Выглядишь уставшим…
— Ты же знаешь, какая у нас чехарда, — попытался оправдаться он.
— Знаю, — согласилась я, — но еще помню, чему ты учил стажера Элизабет Мирайя. Усталость — первый шаг к неудаче.
— Ситуация не та, — шевельнулся он, разворачиваясь ко мне боком. Одним глотком допил кофе: — Возможно, говорить об этом уже поздно…
— Поздно, когда уже поздно, — философски заметила я, забрав у него чашку.
Мне показалось, что Ровер этого даже не заметил…
— Отправлять тебя за Скорповски было ошибкой. Вся эта история…
Его остановил мой взгляд. Насмешливый, ироничный…
— У меня был выбор, и я его сделала, — отходя от окна, заметила я. — Я действовала потому, что была готова.
— Это — неправильно! — догнал он меня у стола, схватил за плечи, развернул к себе: — Это — неправильно!
Я была с ним согласна, но… это ничего не меняло. Ни для него. Ни для меня.
— Ты можешь исправить? — даже не пытаясь вырваться из захвата, ровно спросила я.
А хотелось прижаться… Просто прижаться и замереть, вычеркнув из памяти все, что было.
Не навсегда — невозможно, но хотя бы на мгновение…
Если кто и догадывался, что стало основной наших с Ровером отношений, так Шторм. Мы с Геннори были похожи, оба доказывали в первую очередь себе, что, разбившись о реальность, смогли встать, переступить и… пойти вперед.
Это помогало понимать друг друга.
Понимать и… принимать такими, какими мы были.
— Нет! — не отводя от меня взгляда, четко произнес он.
— Я — тоже, — криво усмехнулась я. — Будем считать, что так получилось…
— Я знаю, что ты готова к этой работе, но чувствую себя при этом…
— Да у тебя комплексы! — на этот раз мне удалось улыбнуться. — Только не говори об этом Славке, долго будет потешаться.
— Мне не хватает тебя… — Ровер не шелохнулся, но я ощутила, как он напрягся в своей неподвижности. — Тебя, наших разговоров…
— А как же Аксинья? — ответила я лукаво. То, что сейчас рвалось из него, было дикой усталостью и одиночеством.
— Звучит, как благословение, — посмотрел он на меня с горечью.
— Звучит, как убежденность, что жизнь, несмотря ни на что, продолжает идти вперед, — повела я плечами. Ровер отпустил сразу, отступил… — Мне тоже не хватает тебя. Очень! — вздохнула я, развела руками… Одинокая капля кофе сорвалась с края перевернутой чашки, плюхнулась на светлый пластик пола. — И нам придется с этим жить…
— Мы можем хотя бы попытаться… — его голос звучал равнодушно.
Как у того Ровера… до Приама. Не второго Приама, который убил все, первого, сумевшего подарить нам несколько месяцев счастья.
— Забыть? — закончила я за него. Мое спокойствие тоже было защитой. — Я не перестала быть твоим другом, но как женщина…
Чашка сорвалась вслед за каплей, разлетевшись осколками. Я, стиснув зубы, чтобы не завыть, закрыла лицо руками.
— Лиз… — он все-таки прижал меня к себе. Крепко, надежно… — Лиз…
— Это — наше проклятье, — справившись с вставшим в горле комом, прошептала я. — Дар и… проклятье.
«Ты будешь моей кайри?»
Слова, которые я произнесла, были чужими, но их суть опутала нас всех невидимыми нитями. Ни развязать, ни разрубить.
— Я могу тебя попросить не лезть в самое пекло? — спросил он. Когда я шевельнулась, чуть отстранился, позволяя опустить руки, но так и не отпустил, обняв еще крепче. — Просто попросить…
— Я постараюсь, — отозвалась я, вдыхая такой знакомый запах тела.
Родство душ, слияние тел…