— Со счетом два — нуль в нашу пользу, — опустил он голову… улыбнувшись. Я успела заметить появившиеся на щеках ямочки…
Точно — мальчишка, не зря я продолжала ббжизжб воспринимать его студентом.
Мне бы расслабиться — хотя бы эти тревоги оказались напрасными, но… не было ни успокоения, ни радости.
— Юрий Уваров?
Наблюдать за тем, как сквозь легкий задор все четче проступает понимание, было больно, но… на то, чтобы взять себя в руки внутренних сил уже не хватало.
Николя стал чертой… До и… после. Я рисковала не только собой, но и ими…
— Он был нашей первой победой… — начал Валев и замолчал, напоровшись на мой резкий жест.
— Извини! — вырвалось у меня прежде, чем я, поднимаясь с кресла, оборвала соединение.
Защита отреагировала на движение, поле померкло…
— Этого я и опасался, — тяжело посмотрев на меня, тихо произнес Риман.
Мог не стараться, ни один из офицеров, находившихся за терминалами, нас словно и не замечал. Идеальная дисциплина…
Отметила я это машинально, как и то, что сейчас на лиската был длинный черный плащ. И крупный камень вместо фиксатора. Черный инурин, символ рода Исхантелей.
Официальное облачение главы Храма…
Делайте выводы, как говорил когда-то Ровер, «натаскивая» еще стажера Элизабет Мирайя. Оставалось лишь узнать результат…
Задать вопрос я не смогла.
— Я хотела бы вернуться в каюту, — спокойно, насколько это было возможно, попросила я.
Еще один взгляд… долгий, оценивающий, и Риман склонил голову:
— Хорошо…
Развернулся… Сдерживаемой горечью ударило наотмашь, заставив застонать, но он даже не оглянулся, продолжая идти к телепортационному кругу.
Попроси меня кто описать его в это мгновение, я бы сказала просто — лиската. Не понимая смысла, не осознавая до конца, почему хочется склониться перед ним, замерев в экстазе… Почему в сердце отдавало болью, когда мелькала мысль о предстоящем прощании…
Площадка дрогнула, как только я встала рядом с ним. Провернулась, осела вниз…
— Они приняли мои требования, — глухо произнес Риман, первым переступив ограничительную линию транспортера уже в моей… своей каюте. Двигался он бесшумно, но я ощущала каждый, самый мимолетный жест. Напряжение сгущалось, воздух недовольно «гудел», словно Исхантель был слишком большим для этого места. — Ты можешь вернуться.
— Но тебя это не радует, — отозвалась я, продолжая смотреть ему в спину. Ждала этих слов, но… теперь, когда они прозвучали, стало тоскливо.
И — страшно.
Я знала, что рано или поздно, но это произойдет. И все, что копилось, утрамбовывалось в моей душе, вырвется наружу, сметая и кромсая в клочья внешнее спокойствие. Единственное, на что надеялась — когда это все-таки случится, поблизости будут находиться наши психологи.
Мне не повезло.
Уже — не я, еще — не я. Ни живая, ни… мертвая. Его медики сумели восстановить тело, он сам — помог поверить, что у всего, что творила на Приаме, была достаточно значимая цель, чтобы это оправдать. Мне всего-то и оставалось — принять это и идти дальше…
Я не смогла, вновь и вновь переживая каждую из минут; вновь и вновь опуская взгляд перед Леоном; обещая Мики передать слот; оставляя Ксею одну в кафе; стреляя в Виктора; чувствуя, как наваливается на меня чужое тело…
«У меня был выбор: оперативная работа или муж», — призналась Валенси, исповедуясь как-то за бокалом вина. — «Я выбрала мужа». Речь шла о том самом задании, после которого она ушла из Службы.
Чтобы выбить из Вали память о той грязи, с которой ей пришлось столкнуться, Жерлису потребовались три бутылки коньяка и одна ночь. И пропущенный удар в челюсть, которым он просил прощения у Вано.
— Ты не готова, — коротко бросил Риман, не шевельнувшись. — Эта скотина убила тебя…
— Тебе ли говорить об этом?! — усмехнулась я. Зло. — Ты ведь и сам…
— Нет! — резко оборвал меня Исхантель. Качнул головой, чуть слышно повторил: — Нет…
— Ты мог… — попыталась возразить я, но заткнулась сама, буквально захлебнувшись воздухом, когда он, внезапно оказавшись рядом, схватил меня за плечи и тряхнул так, что клацнули зубы.
— Никогда! O! Запомни! Никогда! Я! Не смогу! Причинить! Тебе! Боль!
Отпустил он меня сам, отступил на шаг. Каменное изваяние. Не безразличие, не бесстрастность — бесчувственность.
— Через восемь часов ты будешь на Эстерии, и все закончится.
— Он — мертв? — чтобы хоть что-то произнести, спросила я.
Риман стоял слишком близко.
Риман стоял слишком близко, чтобы я не чувствовала его даже сквозь мощнейшие ментальные блоки, которые он выставил.